Повести

— Потом…

Степана сильно толкнуло в плечо. Он даже не услышал выстрела. Просто звук пришел позднее, и сразу же перед глазами поплыли розовые круги. Степан охнул и упал.

— Попали, — очнувшись, сказал Степан. Он потрогал плечо и на ладони увидел кровь. — Вот, — растерянно и даже как-то недоуменно сказал Степан, глядя на руку. За это, длившееся минуту, замешательство, осаждающие подползли ближе. Теперь они простреливали почти все дальние углы землянки. Степан с трудом расстегнул полушубок.

— Перевяжи, — попросил Егора.

— Сам, — ответил Егор.

— Помоги.

— Сам давай.

Степан кое-как стянул полушубок и полотенцем, как мог, обмотал плечо. Попробовал натянуть полушубок, но не справился.

— Замерзну, — сказал Степан. — Подохнем, как последние скоты. Как крысы.

Но Егор молчал.

— Не уйти мне, — сказал Степан.

— Только бы ночи дождаться!..

— Уйдешь ведь? Убежишь? — спросил Степан. — Уйдешь, меня бросишь, — убежденно сказал, помолчав.

— Теперь ты не ходок, — как бы оправдываясь, ответил Егор. Он подполз к порогу и стал стрелять. Стрелял долго.

— Ну, убил кого-нибудь. Замолчали, — сказал с каким-то удовлетворением.

А Степан смотрел, как он стреляет, как нервно суетится, резко дергает затвор.

— Ни в кого ты не попал. И никуда ты не уйдешь, — сказал Степан. — Убьют тебя.

— Заткнись!

— А зачем жили? Чего добились? Что у нас есть?.. Нора! Одна нора! Я не хочу помирать. Я пойду. — Степан привстал. — Ты как хочешь, можешь оставаться, а я пойду.

— Ты что выдумал? — грозно спросил Егор.

— Я к ним пойду.

— Тебя убьют.

— Не убьют. Не тронут.

— В тюрьму запрут!

— Заслужил.

— Не пойдешь!

— Пусти!

— Сука! — Егор зло, наотмашь ударил Степана, и тот упал. — Я тебя сам пристрелю, иди! Я тебе горло перекушу, как курчонку.

— За что?

— Никуда ты не пойдешь!

— Ну, пусти… Разреши, — попросил Степан и заплакал. — Пусти, я тебя прошу, Егор. Пусти! Пожалей ребят моих, им отец нужен. Ради памяти сестры твоей пусти! Егор, умоляю тебя! Тебе же все равно, убежишь. А я погибну. Замерзну. Отпусти, а?

— Не пойдешь.

— Гад ты! Гад ползучий! Предатель! Подонешь тут. И ты никуда не удерешь.

— Вместе подохнем! Марш в угол!

Степан заполз за дверь. Он чувствовал, что кровь все сочится и он слабеет.

— Ну перевяжи хоть.

Но Егор молчал.

— Перевяжи! — крикнул Степан.

Егор выглянул за дверь, дернул затвор раз, другой.

— Кинь обойму, — сказал Степану.

Степан, приподнявшись, сел на ящик с патронами.

— Что, оглох? Кинь обойму!

— Нет, — тихо, но решительно ответил Степан. Здоровой рукой приподнял винтовку и направил на Егора.

— Дай обойму!

Рука Степана дрожала, а в глазах мутилось.

— Что? Ты что задумал?

— Не уйдешь ты теперь от меня, не убежишь, — сказал Степан. — Сдавайся!

— Положи оружие!

— Ты трус! Мерзавец! Ты оступился, а потом стал всех ненавидеть. Давыдка правду сказал, а ты…

— Брат! — взмолился Егор. — Опомнись, что ты!

— Звери мы! У зверей нет братьев. Волки!

— Стой! А-а-а!

Егор ринулся на Степана. Степан успел выстрелить. И потерял сознание.

18

Филимонов помнил теперь только одно: вот они, рядом. Всего в двух шагах, в нескольких метрах. Ясно было, теперь он их не упустит. Он сидел напротив двери, следователь чуть левее, забравшись на землянку, а третьего товарища Филимонов отправил в деревню за помощью, да чтобы срочно сообщили обо всем в район.

«Только не спешить, — думал Филимонов. — Не погибнуть сейчас, в самый нужный момент, это было бы слишком глупо».

Он не курил, хотя очень хотелось закурить и можно было одной рукой достать кисет, но не делал этого, чтобы не отвлекаться. Каждую секунду надо быть настороже.

— Баркановы, сдавайтесь! — крикнул следователь.

«Ничего, пусть посидят. Теперь они никуда не денутся, не уйдут», — думал и ждал последней, все решающей минуты Филимонов.

Когда Степан очнулся, Егор сидел у порога, винтовка лежала возле его ног. Уже смеркалось. В землянке было почти темно.

— Пить, — простонал Степан.

— Очухался? — спросил Егор. — Размазня! — И он зло сплюнул. — Судья!.. Даже убить не можешь. Стрелял бы, так уж насмерть. А теперь жди, когда скопытишься.

Степан опять заплакал. Он плакал от обиды, от своей слабости, оттого, что не смог справиться с Егором. Он теперь понял, что так и прошла вся его жизнь где-то на заднем плане. Ни своего голоса, ни своей воли. Где-то шла она кривыми, путаными тропками. Вели, как теленка на поводу.

«Теленок и есть теленок. Всю жизнь шел и теперь, как теленок, послушно иду к концу».

— Стреляй! — зло сказал Степан. — Хрен с тобой! Не боюсь я тебя. Стреляй! А я пошел!

19

Филимонов и следователь тащили Степана. Он не соображал, куда они идут и давно ли, поминутно терял сознание. А когда открывал глаза и в голове немного прояснело, чувствовал, как тяжеленные валенки, цепляясь, скребут по снегу. Рядом устало, гулко дышали Филимонов и следователь, но Степан не смотрел на них: не было сил повернуть голову.

Наконец они выбрались на светлый прогалок, опустили Степана на снег. Он ткнулся вниз лицом, щекой на заледеневшую давнюю колею, подумал: «Дорога».

— Тяжеленный все-таки. Сначала показалось, что одна только шкура, — зло сказал следователь, сняв шапку и вытерев слипшиеся волосы.