Повести

— Мы тут, значит, ничего не подозревая, работаем, — продолжал старпом, — из моря не вылезаем, а нам в это время, оказывается, уже замену нашли.

Мне бы тут сообразить, что шутки на эти темы ни к чему. Но я для чего-то взял его тон.

— Начальству видней, — сказал я и тоже для чего-то улыбнулся. Мне казалось, что шучу я удачно.

— М-да? — спросил он еще веселей. — Значит, будем теперь делать вид, что книги пишем?

— Будем делать такой вид.

— Воображаю, что у вас получится.

— Ну, вам-то, ежели вы меня уже распознали, я и показывать не стану.

Черт меня дернул отвечать так именно ему. Старпом улыбнулся еще шире.

— Ну ладно, как бы там ни было, пойдемте ужинать, коллега. — Он особенно надавил на последнее слово. — Одним старпомом больше, одним меньше, какая теперь разница?

Смысл его слов дошел до меня лишь через несколько дней. Нынешнему флоту, судя по всему, стало тесно уже даже в самой недавней табели о рангах. Взять хотя бы помощников капитана. Раньше хватало одного, потом двух, теперь, кроме первого и старшего, появились вторые, третьи, четвертые, пятые, а на крупных судах каждого номера по нескольку… Но нельзя же командный состав только нумеровать — и потому появляются узкоспециализированные помощники, безномерные — вроде пожарного. При таком обилии помощников на «Грибоедове», кроме полного набора вторых, третьих и так далее, оказалось, что и старших уже трое: старший (просто старший), старший пассажирский и старший главный. В эту кучу малу старших помощников отдел кадров дружески сунул еще одного, совершенно со всех точек зрения излишнего.

— Садитесь хоть сюда, — указал мне старпом (просто старпом). За столиком, куда он меня определил, сидели еще двое — оба не в форме. Некоторое время мы молчали. Старпом ушел и сел на свое обычное место. Напротив меня звякал ложкой сухой, пугливого вида старичок с бородкой клинышком, в очках. Взгляд его вспыхивал, когда в кают-компанию входила буфетчица, и тут же гас. Второй мой сосед был молоденький, в кожаном неформенном пиджачке и сером свитерочке.

— Представляюсь, — с улыбкой сказал молоденький. — Олег Федорович Сапунов, или просто Олег, редактор судовой газеты на английском языке.

— Знаем, — проворчал старичок. — Раз в неделю выходит, а остальное время меню редактируете…

— Точно! — с наслаждением подтвердил редактор.

И он тепло, не обидно рассмеялся. Мальчик явно не страдал манией величия.

— Сухоруков Николай Порфирьевич, — буркнул старичок. — Судовой врач.

Буфетчица, молоденькое длинноногое существо, в это время принесла ему второе.

— Не Сухоруков, а Сухофруктов! — шепотком пискнула она.

— Кыш! — заворчал врач, с трудом отводя от нее глаза. — Кыш! Детям не вмешиваться!

И он уставился сквозь очки на меня. Редактор тоже поглядывал, подъедая суп. Я им что-то невнятно сказал о том, что я вроде бы пассажир.

— Ладно, — сказал старичок, — не хотите говорить — не надо, мы и сами читать умеем. — Он встал и подошел к какой-то большой ведомости, лежащей на боковом ненакрытом столе, и нацелил на ведомость очки. Лицо его сразу приняло озабоченное, даже несколько суровое выражение.

— Зачем же вы нас разыгрываете? — укоризненно произнес он, садясь на место.

Дурацкое положение начинало меня донимать. А если бы там было написано, что я глухонемой, ты бы и этому поверил? — подумал я. Слава богу, хоть редактор вел себя как человек. Ему было вполне достаточно того, что я сказал. И вообще, кто кем себя считает, как бы говорил его вид, тот пусть тем и будет.

В кают-компании было тихо, половина мест пустовала. Если бы не два моих совсем не выглядящих моряками соседа, то обстановка в кают-компании показалась бы мне очень знакомой по воспоминаниям молодости. Видимо, везде на нашем флоте — и на военном и на торговом — офицерские кают-компании одного стиля и нормы поведения и тут и там примерно одни и те же, ведь все морские учебные заведения в России — родственники, все они пошли когда-то от Навигацкой школы. Опрятный вид, негромкий разговор, небольшие порции еды. Ничего не трогая на столе, я ждал, чтобы буфетчица принесла второе. Фарфоровая супница стояла без дела, дымя тихонько в проушинку крышки. Открывать крышку и заглядывать, что там, я не стал, аппетита не было, — давние, когда-то лишь краешком задевшие меня привычки возвращались сами собой. В том кругу лейтенантов, где я вращался, считалось, что офицер должен неустанно за собой следить. Старичок, поглядывая на меня, явно порывался что-то сказать, но сделать это свободно было уже не под силу. Наконец он не выдержал:

— Все-таки что-то есть надо. Вон сухариков хоть возьмите! Или… качки боитесь?

Какая качка? — подумал я. Никакой качки не было.

— Но хлеб более вкуснее, — сказал молоденький редактор.

Он чем дальше, тем больше приходил в хорошее расположение, то ли вспоминая что-то про себя, то ли его веселил доктор.

— А сухари более тверже, — добавил он.

К концу обеда редактор уже не мог спокойно сидеть — он мягко, в подбородок хохотнул и выскочил из-за стола.