Повести

— Ого! — воскликнул он с изумлением. И вошел, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не задеть за что-нибудь. Выскобленные доски пола блестели как свежеструганные. В глубине комнаты стояла широкая удобная кровать. Она была застлана кружевным покрывалом, сквозь кружево просвечивала красная подкладка. На кровати лежали две большие подушки в белоснежных наволочках. На стене висел портрет Русина. Сын был снят в солдатской форме — в белой гимнастерке, в белой фуражке, темных брюках и высоких, тщательно начищенных мягких сапогах, которые и на фотографии сверкали, как лакированные. Рамка была сделана из мелких белых и розовых ракушек.

Старый Гашков никогда раньше не видел этого портрета, не знал, что в доме есть такая рамка. «Не знаем мы своих детей, — сказал он себе. — Они росли и мужали в казармах и окопах, изменились, а мы остались прежними»… Около кровати лежали разноцветные веселые половички. Старик смотрел на них со странным благоговением, почему-то они напомнили ему кабинет врача. Стараясь не ступать на чистые половички, Гашков подошел к кровати. Откуда она у них? Он осторожно приподнял покрывало. Ничего особенного — доски на козлах. А на досках два матраца. Вот и все.

Увиденное породило в Гашкове чувство уважения к молодой снохе. Комната молодоженов напоминала по своему убранству гостиную зажиточных людей. В такой комнате однажды его принял Божков. В стене около кровати была ниша. Сейчас там стояло большое зеркало, которое годами пылилось в пустой лавке. Перед зеркалом лежали две коробки и несколько номеров газеты «Мир». Увидев газету, которую он выписывал уже много лет, старый Гашков одобрительно закивал головой.

— Читает, значит! — вполголоса воскликнул он и снова подошел к кровати. Ему показалось, что один угол ее немного приподнят. Старик машинально откинул край матраца и отпрянул, как ужаленный. Под матрацем лежала большая стопка газет. Это была газета тесняков. Сначала он осторожно прикоснулся к ним, словно боялся обжечь пальцы, потом взял несколько номеров, просмотрел их и растерянно заморгал. Многое ему стало ясно. Он понял, почему вечерами после работы сын торопился подняться к себе, почему в праздники, загнав скот, закрывался в своей комнате и не выходил часами. Несколько раз он спрашивал, где Русин, и сноха неохотно говорила, что он наверху. Но, конечно, словом не обмолвилась о том, что он читает газету тесняков.

Гашков перебрал всю стопку. На нескольких номерах было написано имя Русина. Сын несомненно выписывал эту газету. Не было сомнений и в том, что подписал его Илья Лоев. Нет, не нравится Гашкову этот парень. Не будь Илья близким родственником, он бы его на порог не пустил. Говорили, что Илья ходит по селу, агитирует людей вступать в свою партию. Ходит и в город за газетами, разносит их, собирает деньги на подписку, вносит их куда следует. А кто числится в их партии? Голодранцы, те, кто из нужды не вылезают.

«Илья понял, что ничего путного из него не выйдет, вот и пошел к теснякам. Но зачем с ними наш Русин якшается? Видимо, не смог отказать шурину. Так оно и есть. А когда отец с ним говорит, он отмалчивается, норовит уйти. Ну хорошо! Я вам покажу!» — мысленно грозился Гашков. Сначала он разозлился и на Русина, и на Илью, и на свата Ангела, но вскоре злоба уступила место обиде, противному чувству одиночества.

«Испортился народ за войну, — с грустью рассуждал сельский богач. — Раньше еще издалека перед зажиточным человеком шапку снимали, а сейчас и от собственных детей никакого почета»… Раньше Гашков думал, что всеобщее увлечение тесняками кончится месяца через два, страсти перебродят, как молодое вино, и люди пойдут старой проторенной дорогой. Но месяцы идут, а тесняки становятся все сильнее. И в России власть большевиков не падает, а укрепляется, страна одерживает все новые победы, идет вперед. И чем эта революция так понравилась всему миру? Совсем антихристы взбесились, если не побоялись забрать у богатых имущество!

Некоторые газеты были совсем мятые. Бумага протерлась на сгибах, буквы были едва видны. Значит, Русин брал их с собой в поле, читал там. А может быть, давал и другим почитать. От этой мысли Гашков поморщился. «Мой сын — тесняцкий агитатор! Мало у меня других забот, так еще и это…»

В стопке были и прошлогодние номера. Значит, давненько Русин читает «Рабочую газету»!.. Гашков судил о Советской России, о власти большевиков не только по сообщениям газеты «Мир» — иногда он просматривал в корчме другие газеты. Но не знал и не интересовался тем, что пишут болгарские коммунисты. Его охватило горячее любопытство. Вот совсем свежий номер, наверно, только вчера получен. Газета не смята, ее еще не выносили из дому. Гашков развернул ее. Что это за заглавие? Пишут об идеях, о штыках… Но дальше буквы слились, запрыгали у него перед глазами. Тогда он вытащил очки, водрузил их на длинный нос. «Увидел бы меня сейчас Божков!» — подумал он. Хорошо, что в эту минуту Божков далеко.