Повести

От хозяйственных вопросов Гашков перешел к политическим. Он говорил о мире, о новых налогах, о бунтах, революциях. Но Лоев только сопел, мямлил что-то и явно не хотел говорить на эту тему. И плохо было не то, что он отмалчивался. Плохо было то, что у него было свое мнение, и он просто не хотел спорить со сватом, боясь, что дело может кончиться ссорой, разрывом, а это повредит дочери. Поэтому лучше молчать. Гашков понял его. Он даже ожидал подобной реакции и разозлился.

— Ты зайди ко мне, — суховато пригласил он соседа, — поговорим еще…

Лоев пообещал зайти, проводил его до калитки, любезно попрощался и вернулся, подсчитывая, сколько он сможет выручить от продажи коконов…

Дома Гашков растянулся на топчане и задумался. Думал об укреплении своей партии, потом начинал прикидывать, сколько листвы понадобится, если взять две трети унции грены. Подсчитывал на пальцах родственников, с которыми нужно было поговорить о политике, вычислял, сколько левов получит за коконы, если это дело удастся. А почему бы и нет? Помещение светлое, просторное, и бывшую лавку под это можно приспособить, листа тутового у него всегда вдоволь, остается только как следует поработать. А почему не поработать, если нужно — соседские невестки крепкие, проворные, а он будет присматривать за ними, лишний глаз не помешает…

Гашков рассказал жене о гусеницах. Обычно он не посвящал ее в свои планы, привык приказывать, а она — молча исполнять. С тех пор как его снова начали донимать боли в желудке, он стал раздражительным, капризным, как ребенок, требовал, чтобы ему во всем угождали. И редкие минуты, в которые он делился с ней чем-нибудь, умиляли, трогали, переполняли гордостью сердце Гашковихи.

— Хорошо ты надумал, Добри, — похвалила она мужа. — Почему бы самим не выкормить гусениц? А то отдали бы шелковицы за бесценок, да еще неизвестно, как бы их обрезали… А так и я помогу, и ты присмотришь…

— А места у нас хватит? — спросил старик, вытаскивая табакерку и скручивая цигарку. — Две трети унции — это немало. И себе шелка можно оставить… Соткете что-нибудь Русину… молодухе…

— Как не соткать, — одобрила старуха. — Шелк на все годится. Да и денег выручим немало… Они нам достанутся как подарок.

— Вот только я все думаю, хватит ли у нас места, — начал он снова о помещении.

— Почему же не хватит? Хватит! — ответила она с восторженной убежденностью, словно давно об этом думала. — Наверху три комнаты…

— Где же три? — добродушно возразил он. — Ты что, кладовку за комнату считаешь?

— В кладовку Русин и Тинка переберутся, — ответила она. — Всего на месяц… не так страшно…

— Это можно, — Гашков одобрительно кивнул и сделал глубокую затяжку.

С наслаждением докурив цигарку, он удобно устроился на красной подушке и стал прикидывать, где и как они расположат полки для гусениц. Ему захотелось сейчас же самому увидеть помещение. Он встал и пошел наверх. Давно старый Гашков не поднимался на второй этаж, и сейчас ему все казалось чужим и незнакомым. Комнаты, годами тонувшие в пыли и паутине, сияли чистотой, пахли свежестью, все было выскоблено, вымыто, выстирано. Он отворил кладовку. Раньше в ней были свалены дырявые корзины, решета без дна, в углах валялись тряпки, рваные мешки, старые, пришедшие в негодность хомуты… Сейчас всю рухлядь вынесли, в углу на деревянной полке лежали аккуратно сложенные половики, матрацы, простыни. Маленькое оконце, в которое раньше просачивался мутный, ржавый свет, сейчас смеялось, блистало кристальной чистотой.

Старый Гашков удовлетворенно улыбнулся, обрадованный этим новым порядком в своем доме. «Скажите пожалуйста, — подумал он о молодой снохе, — пришла из бедного дома, где хоть шаром покати, но порядок знает, все умеет, вон как все прибрала».

Он остановился посреди узкого длинного коридора, измерил его на глаз. И здесь можно сделать несколько полок. Полки расположатся в два-три этажа. Надо будет собрать старые доски.

Дверь слева вела в лучшую комнату второго этажа. В ней поселились молодожены. Они еще до свадьбы долго приводили ее в порядок, белили, стучали, обставляли. Старый Гашков так и не зашел посмотреть, как они там устроились. Не хотелось ни вмешиваться в дела молодых, ни подниматься на давно заброшенный холодный этаж. Но сейчас его одолело любопытство — как распорядилась сноха в этой комнате? Он считал неприличным заходить к ним в спальню, но теперь у него было оправдание — нужно посмотреть, сколько полок поместится там. И он нажал на ручку.