Повести

— Я и сама не знаю, — сквозь слезы промолвила Латинка. — Три-четыре дня назад придрались ко мне. Вы писали против тяти… ты это знаешь… Обвинили меня, будто я тебе об этом рассказала. Раз вечером натравили на меня Желязко — чуть было не убил. Хочет, чтобы я призналась, что это я сказала… Да не я же, Желязко, говорю ему, не я, а он — ты да ты. Признавай, говорит, не то прирежу как козленка. Сегодня утром и тятя, и мама успокоились, стали со мной разговаривать. Но давеча тятя, как вернулся, фырчит, фырчит! Только поужинали и начал: ты такая, ты сякая… Ваши такие — сякие, брату твоему на веревке висеть. Что думали, все мне высказали. А Желязко молчит, как пень, сопит и ни слова не говорит, потом как схватит меня за косы — ничего не говоря, как собаку, да как начнет меня колотить… Бил, бил, бил, пока я без памяти не упала…

— Только он тебя бил?

— Все, все… и тятя, и мама, и Ставрюха… Все вместе… Только Стефан руки не поднял… но и он швырнул мне вслед полено, когда я убегала…

— Все они звери, — тяжело заключил Гроздан.

— Звери, а сами же ее к ним пристроили! — вскипел Вылко.

— Эх, если б мы только знали, сынок, что они такие звери. А Латинку никто не пристраивал. От этого негодяя отбою не было. Целыми днями и ночами околачивался у наших ворот, пока не опутал ее.

— А вы молчали, да?

Мать только вздохнула и не ответила.

— Конечно, думали: сын богача, хороший жених… не упустить бы его… Бандит проклятый!

— Страдать нам видно сужено, страда-ать!

Вылко направился к току, где трое уж нетерпеливо поглядывали к дому. Позади него остались четыре молчаливые тени, погруженные в свои горькие думы.

Партийная группа решила созвать собрание в воскресенье утром. В девятичленный сельский комитет входили трое партийцев. Один из них был Мандьов, член руководства партийной группы.

— Значит, — повторил Вылко, — еще завтра вечером Мандьов соберет комитет, чтобы определить повестку дня и…

Вылко не закончил фразы и обернулся назад.

— Кто идет?

— Должно быть, Быркалото…

— В такой час?

Как ни старался гость идти бесшумно, гул его шагов, тяжелых, неуклюжих, глухо отдавался во дворе. Он направился к дому.

— Эй! — тихо окликнул его Вылко.

Незнакомец остановился, огляделся и шмыгнул под навес.

— Тончо! — вскрикнули все четверо. — В чем дело, Тончо, почему так поздно?

— Так… искал Вылко, но хорошо, что и вы тут…

Тончо умолк.

— Ну говори же! — нетерпеливо сказал Мандьов.

— Ты, Вылко… того… знаешь про сестру?

— Что ее колотили?

— Вот гады, мать их… — выругался Тончо. — Не было меня там, а то бы помог кому-нибудь отправиться на тот свет… А теперь, может… сказать о том деле… За этим и пришел… спросить…

— О каком деле?

— Да о том… — и Тончо махнул рукой. — Они думают, что это невестка… ну, Латинка… что это она сказала о Ялынкории… Так пришел спросить: может, сказать, что я… зачем ей страдать из-за меня…

— Слушай! — твердо сказал Вылко. — Никому ни слова… Латинка сегодня вечером пришла к нам. Я больше не отпущу ее к этим зверям. Но ты берегись. Если Жанката догадается, что ты виноват, как собаку тебя застрелит.

— Как бы не так! — скрипнул зубами Тончо.

— Он не сомневается в тебе? — обратился к нему Дечо.

— Нет… Давеча, как вернулся с луга, пришел ко мне Желязко. Завтра вечером их парни — сговористы-то — собираются у Найдю Настрадинова. И Желязко сказал мне, чтобы и я приходил. Готовятся к воскресенью.

— К чему?

— К собранию. Староста, говорит Желязко, не разрешит провести его. Но если они соберут его, мы, говорит, покажем им…

— Подумай только! — покачал головой Ганю Ганев.

— Боюсь, — продолжал Тончо, — как бы меня не встретил кто-нибудь из чорбаджиев нашего села… Там все знают, кто я такой…

— Я не боюсь, что тебя встретят из вашего села. Я боюсь, как бы кто-нибудь из наших не проболтался, — ответил Вылко. — Вчера пришел ко мне Чубук. Это Тончо, говорит, сказал о Ялынкории. Он же, говорит, был нашим товарищем… Дурак!..

— Сегодня вечером хозяин был сам не свой… — как бы про себя промолвил Тончо. — Попадись ему — живым проглотит…

— Этот тип до сих пор не встречал массового отпора, — заметил Вылко. — Да и крестьяне привыкли смотреть на него, как на какого-то изверга… Говорю тебе, если не организуем как следует наш удар, все скажут: «Невозможно бороться с Жанката!» И тогда все кончено. Семь шкур сдерет с нас, и никто даже не пикнет…

— Это верно, — задумчиво сказал Мандьов и встал. — Ну, товарищи, пора. Поздно уже.

— Слушай! — напомнил ему Вылко. — Так завтра вечером… Пропустим воскресенье, поздно будет!

Мандьов молча покачал головой и исчез за развалившимся плетнем…