Повести

Он надел старое полупальто, чиненые валенки, взял в сенях пешню, сачок, мешок и вынес все это во двор. Он рассчитывал: в Запертом сейчас, после февральских вьюг и мартовской оттепели, дохнет рыба. Стоит пробить лунку — и только поспевай черпать: полузадохшиеся щуки, окуни, плотва сами полезут в нее. В прежние годы он, бригадир, не допускал замора рыбы, всю зиму один из рыбаков следил за прорубью в озере, но нынче, конечно, никому дела до Запертого не было и потому в озере начался затор.

«Много-то я не стану брать», — убеждал себя Иван, укладывая и увязывая на салазках пешню, сачок и мешок.

Пелагея отогнала теленка, приладившегося жевать рукав бязевой рубахи, которая висела во дворе, открыла створку ворот и пожелала Ивану ни пуха ни пера.

— Иди к черту! — беззлобно ответил Иван, как полагалось по ритуалу. Оба засмеялись.

Он решил идти к озеру напрямик, мимо дубовой гривы, рассчитывая, что осевший снег выдержит его, да и не хотелось, чтобы попадались встречные. А то начнут расспрашивать, ахать и охать, жаловаться и сетовать на тяготы жизни. Поэтому на середине свернул с торной, протоптанной лошадьми и пешими дороги, зашагал к острову, держа направление на опушку дубовой гривы. Вначале он не заметил, что кто-то тоже догадался срезать дорогу, направляясь, видимо, к Запертому. Не заметил потому, что весь был захвачен ощущением какой-то легкости и радости. Он даже остановился и стал осматриваться с улыбкой вокруг, шепча:

— Как здорово, черт возьми!

Тишина и снег. Его словно завернули в вату, и он будто бы оглох от этой тишины. Иван стоял на льду, и сугробы возле острова казались ему похожими на застывшие белые волны, которые не решаются ринуться на заросший тальником берег. А дальше по острову снег был подсиненным, словно выстиранное белье. Нет, определенно он никогда не замечал прежде, что снег может быть синим!

И тени от молодых дубов тоже синие, только гуще, темнее.

А вон шиповник, забрызганный красными каплями ягод. Иван сорвал ягоду, колупнул и разломил ее, показалась желтая с белыми ворсинками изнанка, желтые мелкие семена. Он зачем-то понюхал пальцы. Пальцы были желтые, с прокуренными ногтями, пахло от них табаком, но все равно Иван почувствовал терпкий, слабенький запах зелени.

Заячьи следы петляли вдоль опушки, местами валялись крупные серо-зеленые горошины помета. И Иван подумал, что, наверное, зайцам в эту зиму раздолье. Небось радуются по-своему косые, небось в толк не возьмут, чего же выстрелов не слышно, силками чего их не ловят? «Ладно, плодитесь», — великодушно разрешил зайцам Иван и засмеялся от этой мысли, потому что чуть не произнес эти слова вслух. И даже стая ворон, с карканьем вившаяся над гривой, не испортила ему настроение. Он только посмотрел, закинув голову и сощурившись, как хороводятся они в бледно-синем, словно начинающем оттаивать после зимы небе, и погрозил им кулаком.

— Ну, поехали, — весело и громко сказал он и только тут заметил впереди за кустом вмятины от полозьев и широкие мужские следы.

«Кто бы это?» — с недоумением подумал Иван и зашагал, стараясь не попасть на чужие следы. Но тут же ему пришлось сбавить ход, потому что заломило надкостницу, и Иван поостерегся.

След от полозьев был глубокий, значит, на салазках везли груз.

— Что за черт! — сказал Иван и присмотрелся: обратного следа не было. Значит, неизвестный еще не возвращался. Да, но почему он едет к Запертому с грузом?

Иван осторожно раздвинул кусты и увидел прямо перед собой на льду озера, где было поглубже, мужика в черном полушубке. Мужик, неуклюже взмахивая пешней, долбил лунку. На снегу подле него стояли салазки, просевшие под тяжестью мешка, лежавшего на них.

«Ба, да это Пряснов!» — признал, наконец, Иван и заколебался, спускаться на лед или нет. Будет потом звону на всю Мурзиху. Но стоять тоже не годится, все равно Костюха потом догадается, заметит его следы.

— А, чтоб тебя! — выругался Иван и подосадовал на себя: польстился на легкую добычу, и вот теперь сраму не оберешься.

Санки он решил оставить в кустах, сделав вид, что совершенно случайно забрел сюда.

Костюха вздрогнул, когда Иван окликнул его, перестал колупать лед, но, признав Ивана, заухмылялся:

— Здорово, здорово, Иван Сергеич! Я, понимаешь, даже струхнул маленько, когда ты меня позвал. Тоже за рыбкой? Свеженькой-то куда как неплохо поесть. А то с гороху-то штаны не держатся.

Иван промолчал, покосился на неумело начатую Костюхой прорубь, в глубине которой зеленел искромсанный ударами пешни лед.

— А ты чего же без салазок? И пешню не взял? — недоуменно спросил Костюха. — Али на мое понадеялся? Я не жадный, давай вместе, коли уж так привелось.

— Это что? — вместо ответа спросил Иван, дотронувшись до мешка. — Камни какие-то. Топиться, что ли, собрался?