Повести

— Ура! — весело загремели сто здоровых глоток.

Задребезжали окна. С деревьев взвились испуганные птицы. Представитель губкома, заложив большую руку за пояс брюк, чувствовал — точно свежий ветер обвевает его голову, и улыбался.

Сухо, деловито приветствовал собрание Розов; маленький, сутулый, как полуоткрытый перочинный ножик, он говорил своим глуховатым, но ясным голосом раздельно и мерно. Он говорил о задачах, которые стоят перед курсами, о трудностях этих задач, подробно сказал об укреплении дисциплины. Некоторые конфузливо жались во время речи Розова, и только после секундного молчания собрание стало аплодировать Розову, поблескивающему из президиума серебряной оправой очков.

На кафедру нервно выскочил Иосиф Миндлов; подергивая своей лохматой головой, замахал он руками перед пестрой диаграммой учебного плана. Его страстный высокий голос, его жесты, беспорядочные и вдохновенные, призывали к учебе, которая развернется на курсах, и названия дисциплин ложились на многоцветном учебном плане, как широкие ступени лестницы, по которой предстоит взойти. Опять прогремели аплодисменты.

И вот подошли выборы нового бюро. Но как только Злыднев объявил этот пункт, с задних рядов послышался глуховатый голос:

— Товарищи, у меня есть список.

Собрание заволновалось. А человек в черной гимнастерке, с правым пустым рукавом, засунутым за пояс, и с непоколебимым лицом, уже пробирался к президиуму, мимо сидевших рядом с ним и до сих пор его не замечавших товарищей. Блестели его глаза, и он как будто слегка улыбался.

Его выступление нарушило течение собрания, и Злыднев, досадливо морщась, переспрашивал:

— Чего? Какой список?

— Мой, — сказал однорукий, проходя вперед и поворачиваясь лицом к собранию. — Мой. Вот он. Члены: Злыднев, Шалавин, Васильев, Гладких, Лобачев; кандидаты…

— Погодите, товарищ, — прервал его Злыднев. — Прошу не шуметь, — сказал он строго собранию и движением ладони сверху вниз сажал на место повскакавших наиболее горячих. — Тише, к порядку! Нам прежде всего надо вырешить вопрос: будем голосовать списками или по отдельности?

— Слово! — сказал Смирнов.

— О порядке голосования?

— Да, против списка.

— Тогда мне — за списки, — сказал однорукий, продолжавший стоять впереди.

— Фамилия ваша? — спросил его Злыднев.

— Кононов.

— Слово против списков имеет товарищ Смирнов.

Смирнов, надуваясь, встал из президиума, вышел вперед, крепко расставил ноги в блестящих сапогах и, по своей привычке сцепив руку с рукой, начал внушительным голосом:

— Дорогие товарищи, вот здесь предыдущий оратор предлагает голосовать список и зачел его нам. Но вопрос: кто уполномочил товарища составлять список? И мы этого товарища не знаем. А все мы одной армии. Друг о друге прослышаны и можем выбирать, как нам хочется. Не надо нам никаких списков, товарищи, а все мы здесь собравшиеся полноправные большевики. Поэтому я за голосование без списка.

Ему еще не кончили аплодировать, но уже зазвучали глухие, спокойные слова Кононова.

— Право каждого члена партии при выборах бюро голосовать, как он хочет и за кого хочет. Конечно, я не этой армии, мало кого знаю, и меня мало здесь знают. Но уже две недели я на курсах и для себя обдумал вопрос, кто годится в политические руководители ячейки. Вот поэтому я и предлагаю свой список. В него я поставил таких, которые наиболее сознательны. И по-товарищески скажу: Смирнова я не поставил потому, что он не передовой человек в нашей партии, так как не понимает он того, о чем здесь в первом же слове сказано было Васильем Егоровичем Злыдневым, — задачи учебы для партийца…

— А вы кто такой? — багровея, приподнялся Смирнов.

Опять зашумело собрание.

— Тише, товарищи! — И Злыднев мягким жестом опять сажал повскакавших с мест. Потом обратился к однорукому: — Вы, товарищ Кононов, ближе к вопросу, не затрагивая пока отдельных лиц, а только за порядок голосования списками.

— Но я требую разъяснения! — крикнул Смирнов.

— Тише, Николай Иванович! Слово имеет товарищ Кононов.

— Ладно. Кто я такой? Член партии. Кто меня уполномочил составлять? Я сам. Очень плохо, что над этим вопросом, очень важным вопросом, никто не подумал, потому что бюро должно быть у нас крепкое, как гранит. Давно ли у нас Десятый съезд отошел, и нельзя забывать нам, что он сказал!..

Опять зашумело собрание. Злыднев звонил. В президиуме Гордеев шепотом сказал Розову:

— Это толковый товарищ. Я его не знаю. Выясни, откуда он и кто… — и, пригнувшись к заросшему седыми волосами уху Злыднева, сказал: — Эх, дед! прав ведь товарищ. Не подработали вопрос о бюро.

— А что ж он список сует? — обиженно спросил Злыднев. — Или мы сами разобраться не можем?

— Со списком, конечно, он зря, — подумав, сказал Гордеев. — Все это дело можно и без списка провести. А вот посадят вам в бюро Николу Смирнова…

В этот момент Кононов при общем шуме кончил свою упрямую речь. Мало кто разобрался в том, чего хочет этот человек со спокойным и решительным лицом, и последних слов его так никто и не разобрал. Голосовали дружно против его предложения.