Повести

— Всегда заходи, шен генецвале, — радушно приглашал он Марину, наложив полный бумажный картуз плодов, — и ты заходи, Борико.

— Здравствуйте! — крикнула вдруг Марина.

За окном, тщательно разглядывая витрину, стоял старичок-ботаник. Но он не поднял головы, не расслышав через стекло приветствия Марины. Он повернулся и пошёл по улице ковыляющей, старческой походкой.

— Здравствуйте! — крикнула вдруг Марина.

— Откуда ты его знаешь? — спросил Боря.

— А он ехал с нами в поезде. Правда, дядя Шалико?

Но Шалико уже занимался вошедшими в магазин покупателями.

Когда они вышли из магазина, Боря сказал:

— Я хочу такую же штуку устроить у нас в парке. Календарь и даже часы. Только вместо фруктов у меня будут цветы, а вместо орехов — каштаны… Ну-ка, поглядим, сколько надо каштанов на чёрточку.

Вдруг он удивлённо сказал:

— Удивительная вещь! Когда мы входили, тут было восемь грецких орехов, а теперь их двенадцать. Обсчитался я, что ли?

— Нет, я тоже считала. Их было восемь. — А теперь двенадцать.

Марина пересчитала: правильно, двенадцать.

— Но ведь Шалико даже не притрагивался к витрине.

— Нет, не притрагивался.

— Как же это могло случиться?

— Не знаю.

— Ну, ладно! Идём.

Они ушли. Расстались они у Марининого дома, договорившись встретиться завтра в парке. Боря познакомит её с ребятами, и они станут все вместе кататься на лодке…

Глава седьмая, в которой ночью появляются страшные глаза альбиноса

За обедом Дик чинно сидел возле Марины и, казалось, прислушивался к разговору. Марина рассказала Николаю Васильевичу о том, как провела утро, и он посоветовал ей дружить с Борей Кисляковым: это хороший мальчуган, а вот насчёт директора магазина заметил, что незачем было брать у него инжир; инжир можно купить, а одолжаться перед мало знакомым человеком не следовало. Письмо Петра Сергеевича полковник прочёл и сказал, что хорошо знает его; работа их отделов соприкасается.

После обеда Николай Васильевич предложил пойти на концерт. Приехал знаменитый дирижёр.

— Ты любишь музыку, Марина?

— Очень.

— Я тоже люблю.

Через несколько минут они вышли на улицу и пошли по направлению к парку. Туда со всех сторон стекался народ: всем хотелось послушать оркестр под управлением знаменитого дирижёра. У входа в парк они встретились с Борей, и Николай Васильевич поздоровался с ним как со старым знакомым. Боря просиял от удовольствия; было видно, что он обожает Николая Васильевича.

— Вот и хорошо, — сказал полковник, — у меня как раз три билета. Пойдём с нами.

Вошли в парк. Уже стемнело, а ни один фонарь не горел; тут, на берегу моря, затемнение ещё не было снято. Прошли тёмную аллею и подошли к большому деревянному зданию. Откинулась чёрная шерстяная занавеска — и они очутились в ярко освещённом зале. На эстраде сидели музыканты и настраивали свои инструменты. Николай Васильевич стал читать программу, а Марина принялась разглядывать зал. Тут было много морских офицеров и нарядных девушек; все смеялись, шутили, разговаривали. Невдалеке Марина увидела Шалико — толстого директора магазина. Он улыбнулся ей и поклонился, как взрослой. Во втором ряду сидел старичок-ботаник, закрыв глаза рукой и опершись на палку: он, казалось, уже приготовился слушать музыку. Марина сидела между Николаем Васильевичем и Борей и чувствовала себя прекрасно. Боря рассказывал про парк, про кружок метеорологов и потом вдруг сказал:

— А ты знаешь, Марина? Я вечером проходил опять мимо магазина. И орешков было уже не двенадцать, а шесть.

— Не может быть! — удивилась Марина.

— Ума не приложу, что это значит. Зачем по нескольку раз в день перекладывать орешки, когда число меняется только один раз в день? Но я это обязательно выясню…

Как раз в эту минуту всё стихло. На эстраду вышел высокий человек в длинном фраке, молодой, красивый, с орлиным носом и такими светлыми волосами, что они казались седыми. Он поклонился, повернулся к оркестру и взмахнул своей палочкой. Всё замерло. Полились чудесные звуки. Марине казалось, что она идёт по степи и слышит, как ветер колышет колосья, как журчит где-то речка и как поют во ржи птицы. Она закрыла глаза, унеслась далеко-далеко. Перед нею стелется узкая тропка, она идёт среди ярко-голубых васильков, и они просят: «Сорви нас, Марина!..» Она наклоняется к васильку — и вдруг он начинает расти, расти, раскрывается, и на Марину глядят страшные глаза… Словно что-то толкает её, она вздрагивает и открывает глаза.

— Что с тобой? — тихо спрашивает Боря.

— Нет, ничего, — отвечает она.

Она думает: «Пока я сидела с закрытыми глазами, кто-то смотрел на меня в упор… Может быть, «он» здесь, в зале, и никто не знает этого. Даже Николай Васильевич, большой, добрый, сильный, который мог бы защитить меня, если бы знал…»

Короткий перерыв. Дирижёр, не оборачиваясь, нетерпеливым движением поднимает руку: он не хочет, чтобы аплодировали между частями симфонии: это разрушит всё впечатление. Он начинает вторую часть.