Повести

Дик скребётся в ворота. Николай Васильевич нажимает кнопку звонка. Выходит заспанный сторож. Он не хочет пускать посетителей, говорит, что ещё рано, питомник закрыт, и обезьян нельзя беспокоить. Но Дик ныряет у него под ногами. Пётр Сергеевич еле поспевает за псом. Позади идёт Николай Васильевич, попыхивая своей двухъярусной трубкой, а за ним — Шалико, Боря и Марина. Дик приводит их к клеткам, где резвятся макаки. Они корчат гримасы и швыряют сквозь прутья клеток орехи. Один орех больно ударил Марину по лбу. Дик описывает круги, нюхает, бегает, потом останавливается с растерянным видом, высунув розовый язык.

— Потерял след, — говорит Пётр Сергеевич.

— Зарапортовался, брат! — сокрушённо укоряет Дика Николай Васильевич.

Дик и в самом деле совершенно растерян. Он поглядывает то на Марину, то на Бориса, то на полковника. Он водит носом по только что подметённому песку. Но вдруг он снова находит след и устремляется вперёд. Он семенит по дорожке, среди колючих кустов, усыпанных яркими цветами. Он добегает до большой клетки, посреди которой растут деревья. Две огромных рыжих обезьяны ловят друг у друга блох. Они не обращают на посетителей никакого внимания. Дик рвётся в клетку, шерсть его встаёт дыбом, он рычит. Николай Васильевич говорит подошедшему сторожу:

— Отоприте клетку.

— Не имею права, — говорит сторож. — Это злые обезьяны, они могут вырваться на свободу и загрызть вас.

— Я вам приказываю отпереть клетку, — не терпящим возражений голосом повторяет полковник.

Сторож вынимает связку ключей и, недовольно ворча, отпирает замок. Дик сшибает его с ног и врывается в клетку. Обезьяны перестают ловить блох и отчаянно визжат, махая лапами на Дика. А Дик кидается к толстому стволу дерева, растущего посреди клетки. Обнюхивает его, бежит дальше, скребёт лапами железную решетчатую дверцу, соединяющую клетку с соседним вольером с просторным бассейном посередине.

— Там никого нет, — сердито говорит сторож. — Ваша собака глупа, как пробка. Там жил оранг-утан. Он сдох в прошлом году от чахотки.

— Отоприте, — приказывает полковник.

Дик чуть не сшибает сторожа с ног. Пётр Сергеевич входит за ним в вольер. Лайка бегает вокруг бассейна, заглядывает в воду, потом кидается за загородку, в бетонную конуру. Выбегает оттуда с виноватым, растерянным видом. Скулит, машет хвостом.

— Обмишулился, брат? — вдруг говорит сторож. — Только зря людей тревожите, граждане.

Дик вдруг садится и протягивает Петру Сергеевичу лапу, словно просит простить за то, что целое утро он водил его за собой зря.

Пётр Сергеевич стоит, озадаченно соображая, и вдруг он прямо в сапогах влезает в бассейн, весь заросший яркозелёной плесенью. Он хватает одинокий тростник, вытаскивает его, зелень вздымается, пузырится — и появляется водяной, леший, что угодно, — словом, нечто с ног до головы покрытое изумрудной тиной.

— Он! — кричит Марина.

А Дик сразмаху кидается в бассейн, расплёскивает воду и изо всей силы вцепляется в водяного.

Теперь они барахтаются в воде, Дик вцепился чудищу в горло, оно поворачивает голову, хрипя, и все видят совсем белые, злые глаза.

Пётр Сергеевич с трудом отгоняет Дика и приказывает Шранке вылезти из бассейна.

^{Пётр Сергеевич с трудом отгоняет Дика и приказывает Шранке вылезти из бассейна.}

— И вы поедете с нами, — коротко говорит он сразу осунувшемуся сторожу.

Они спускаются вниз, к машинам, по усыпанной гравием жёлтой дорожке. Шранке сажают в машину.

— Теперь мне понятно, почему девочка не узнала его ещё в поезде, — говорит Пётр Сергеевич полковнику. — Он достиг совершенства в гриме. Он научился перекрашивать даже свои белые глаза. И ловко же он лежал в этой вонючей луже с тростниковой трубкой в зубах. Не новый способ прятаться, впрочем.

— Мы скоро приедем, идите домой! — кричит полковник ребятам и закуривает свою знаменитую трубку.

А ребята спускаются с горы. Впереди бежит Дик. Шалико оставляет их, он говорит, что ему надо сбросить толщинки, от которых ему досмерти жарко, снять усы и переодеться, чтобы предстать перед ними лейтенантом Рыжковым. Они могут спокойно идти в гостиницу. Теперь воздух чист.

Морской бриз обвевает их лица. Ребятам кажется, что красивее этой широкой, прямой улицы нет ничего на свете. Солнце так ярко светит, а цветы так чудесно пахнут!

— Ты знаешь, — говорит Марина Боре, — мне думается, что я спала, видела страшный сон и вот, наконец, проснулась. И сон этот никогда, никогда больше не повторится. Дик, милый, ты попадёшь под машину, иди сюда, не носись!

— Да, Марина. — отвечает Боря, прикладывая руку к чёрной повязке на левом глазе, — этот сон больше, уж никогда не повторится!

И они идут, взявшись за руки, посреди широкой, залитой солнцем улицы, и вокруг них цветут диковинные цветы, каких они раньше никогда не видали. Дик бежит перед ними, закрутив хвост крендельком. А впереди встаёт голубой стеной беспредельное, сверкающее, искрящееся на солнце море.