Повести

— Зато я вас отлично понимаю. Довольно запираться. Где сведения о наших кораблях, которые вы должны были отвезти?

— Никаких у меня нет сведений. Вы меня принимаете за кого-то другого.

— Хорошо. Скажите тогда, где так называемый майор Шранке?

— Я не знаю никакого майора Шранке.

— Хорошо. Тогда хотите, я покажу вам «Собаку полковника»?

«Ботаник» молчит. Пётр Сергеевич говорит в телефонную трубку:

— Попросите полковника.

Дверь отворяется, и входит усатый полковник. У него совсем расстроенный вид.

— Прошу показать вашу трубку, — говорит Пётр Сергеевич.

Полковник вынимает свою двухъярусную трубку с собачьей головой.

— Вот что значит «Собака полковника», — говорит Пётр Сергеевич. — Или вы с нею незнакомы?

Старик снимает очки и протирает их носовым платком. Потом снова надевает их на нос и рассматривает трубку.

— Любопытная вещь! — говорит он. — Хорошая работа. Но я не понимаю, какое она может иметь ко мне отношение.

Вдруг полковник протягивает свою огромную руку и снимает со стариковского носа очки.

— Проявить! — приказывает он густым басом Петру Сергеевичу. — Через пять минут вы будете знать, что за фрукт скрывается под маркой «ботаника».

* * *

Да, очки тотчас же проявили, и на них были нанесены секретные сведения — тихий «ботаник»-старичок оказался не кем иным, как верным помощником майора Шранке, диверсантом, таким же злодеем, как тот. Он вовсе не был стариком — седина на его бороде оказалась поддельной. И в течение целого месяца этого опытного шпиона водили за нос, ибо толстый Шалико оказался не кем иным, как лейтенантом Рыжковым, а бывший директор фруктового магазина, придумавший календарь из фруктов для передачи сведений немцам, давно сидел за надёжной решоткой. Лейтенант Рыжков, превратившись в Шалико, просто продолжал начатое немецким шпионом и не возбудил в старике-«ботанике» никаких подозрений. Целый месяц «ботаник» передавал своим подводным лодкам сведения, не стоившие ни гроша, а в конце концов сам попался на удочку, прочитав на орешках, что ему следует поехать в Сухуми, откуда его заберёт катер. Но вот майора Шранке спугнули в последнюю минуту, и теперь он, наверное, уже далеко. Придётся начинать всё сначала. А ведь это он был вечером возле Синопа, матросы принесли Петру Сергеевичу клочок гимнастёрки, — очевидно, майор в темноте напоролся на колючую проволоку.

Само собой разумеется, за всеми пассажирами на вокзале сразу отдан приказ следить, следят за всеми уходящими из Сухуми машинами, но он не так глуп, этот майор Шранке, чтобы уехать поездом или машиной. Он опасный, очень опасный дьявол: Рыжков рассказал, как он чуть было не поймал его, вылезавшего из окна Марининой комнаты, и как он бежал, поранив его в руку. И как Рыжков, выбив блюдечко с мороженым у Марины из рук, там, в парке, спас её от неминуемой смерти: этот злодей находу успел отравить мороженое! И Рыжков не схватил майора Шранке в Батуми только потому, что ему было приказано довести игру до конца и словить обоих диверсантов в последнюю минуту, возле моря.

А полковник Николай Васильевич совсем огорчён: он так хорошо сыграл свою роль, и вдруг теперь снова всё пошло прахом!

* * *

Как удивляются ребята, когда под утро приходит Пётр Сергеевич, а с ним — Шалико и полковник Николай Васильевич, и все они дружески разговаривают.

— Простите, ребята, что мы вас оставили одних, — говорит Пётр Сергеевич. — Мариночка, нам очень нужен твой Дик.

— А зачем? — спрашивает Марина.

— Сейчас узнаешь. Николай Васильевич, начнём?

— Приступим, — говорит полковник, — хотя я питаю мало надежд на собачий нюх.

Марина прижимается щекой к большой руке полковника. И он гладит её по голове. Но его мысли заняты сейчас одним: поймать майора Шранке.

— Ну, шен генацвале, — говорит Шалико Марине, — посмотрим, на что способна твоя лайка.

Пётр Сергеевич вынимает из кармана клочок материи и протягивает его к носу Дика. Дик весь ощетинивается и рычит. И тогда Пётр Сергеевич идёт вперёд, а Дик — за ним.

— Действует, оказывается, — говорит, улыбаясь в усы, полковник.

Внизу, у широкого подъезда гостиницы, их ждут две машины. Ещё совсем раннее утро, и дворники поливают улицы. Машины срываются с места и мчатся сначала по набережной, потом по прибрежному шоссе, среди эвкалиптов, среди садов, к Синопу. Они останавливаются там, где вчера причаливал катер. Дик, ощетинившись, рыщет в траве. Он пролезает сквозь колючую проволоку, нюхает, ищет и вдруг, залаяв, бежит по шоссе назад, к городу, белеющему вдали. Машины медленно движутся за лайкой, а Дик, нюхая землю, спешит всё дальше и дальше. Вот они проезжают под виадуком, они уже в городе, сворачивают на главную улицу, потом направо, на бульвар, едут к линии железной дороги. Дик всё бежит вперёд и вперёд. Куда-то он их приведёт? Машины снова ныряют под мост, по которому с грохотом бежит поезд. Теперь дорога поднимается в гору. Запыхавшийся Дик останавливается возле ворот: дальше дороги нет.

— Это обезьяний питомник, — говорит Пётр Сергеевич.