Повести

— Господин Дубровский, — повышая голос, проговорил Рунцхаймер, — объясните ей, что великая Германия не хочет, чтобы такая молодая девушка погибла! Мы не звери. Наш долг предостеречь. Своим чистосердечным признанием она может искупить вину перед германской армией. Мы предоставляем ей такую возможность. Я с содроганием вспоминаю, сколько таких вот молодых людей пришлось расстрелять и даже повесить. И когда им надевают на шею петлю или приставляют пистолет к затылку, они все еще надеются, что это неправда, что их просто запугивают. Но когда начинают понимать, что с ними не шутят, когда до конца жизни остаются считанные секунды, они готовы рассказать все, готовы начать жизнь сначала, но уже поздно. Приговор подписан и должен быть приведен в исполнение... — Дубровский еле поспевал переводить, а Рунцхаймер все продолжал: — А у тебя есть еще возможность спасти свою молодую жизнь. Война скоро закончится победой германского оружия. Сталинград — это маленькое недоразумение. А впереди лето. Летом войска великой Германии никогда не имели поражений. Скоро начнется наше генеральное наступление, и русские армии будут окончательно разбиты. В России восторжествует новый порядок. Люди будут жить, улыбаться цветам и солнцу. Но, если ты станешь упрямиться, тебя расстреляют. Ты будешь гнить в земле. А могла бы жить, такая молодая, такая красивая...

Дубровский переводил, а у самого комок подкатывал к горлу. Было мучительно жаль эту девятнадцатилетнюю девчонку, которая прекрасно понимала, что немецкий офицер не шутит, что в его власти отправить ее на тот свет или оставить жить, радоваться цветам и солнцу.

Татьяна пристально посмотрела на Рунцхаймера. В ее взгляде не было ни испуга, ни ненависти. Она с любопытством разглядывала холеное лицо гитлеровца, малиновый рубец, перечеркнувший лоб, и, казалось, прикидывала, можно ли ему верить.

Дубровскому хотелось крикнуть: «Не верь ему, девочка! Не верь ни единому слову!» Но вместо этого он спросил:

— А где вы жили, когда в Сталинграде были бои?

— Я жила на другом берегу Волги, — четко, не торопясь, проговорила Татьяна. В глазах ее появилась решимость.

— Что она говорит? — переспросил Рунцхаймер.

— Она сказала, что во время боев жила в Сталинграде, — пояснил Дубровский.

— Она комсомолка?

Ожидая ответа на вопрос, Рунцхаймер впился взглядом в девичье лицо.

— Да, — сказала Татьяна после глубокого вздоха. — Я комсомолка.

И, словно вспомнив о чем-то важном, девушка нахмурила лоб, плотно стиснула зубы.

Рунцхаймер и без Дубровского понял ответ парашютистки, поэтому, не дожидаясь перевода, сказал:

— Это ничего. Советы всю молодежь записывали в комсомол. У нас есть теперь много молодых людей, которые отказались от своих убеждений и честно служат новому порядку, помогают германской армии бороться против коммунизма. Мы их простили. Можем простить и вас. Но для этого вы должны честно рассказать здесь, кто и зачем послал вас в расположение германской армии. Поймите, отпираться глупо. Вас же схватили в момент приземления. Вы даже не успели снять свой парашют. При вас обнаружен радиопередатчик без питания. Значит, с батареями заброшен кто-то другой. Кто он? Где вы должны с ним встретиться?

Вслушиваясь в отрывистую, лающую речь Рунцхаймера, сопровождаемую ровным, спокойным голосом переводчика, Татьяна думала о своем. Их было четверо в этой диверсионно-разведывательной группе — трое парней и она, радистка. После приземления они должны были собраться в условленном месте и идти в Горловку — крупный железнодорожный узел, обосноваться на конспиративной квартире и снабжать разведотдел сводками о передвижении воинских эшелонов через Горловку.

«Где вы сейчас, ребята? — думала Таня. — Что будете делать без радиопередатчика? Знаете ли о моей судьбе?» В том, что других участников группы не поймали, Татьяна была уверена. Иначе они все были бы здесь. И вдруг до ее сознания дошел смысл обращенных к ней слов.

— Ты думаешь, мы ничего не знаем о вашем задании? Напротив, нам известно все. Твои друзья тоже пойманы и находятся в наших руках. Они не были так упрямы, как ты. Они сразу поняли, что жить лучше, чем гнить в земле. И ваш лейтенант рассказал нам все. — Рунцхаймер специально ввернул звание «лейтенант», потому что прекрасно понимал, что от младшего лейтенанта до старшего лейтенанта — это наиболее вероятные звания человека, которому могут поручить руководство диверсионной или разведывательной группой. И он ощутил, как вздрогнула девушка при упоминании слова «лейтенант», поэтому повторил: — Да-да! Ваш лейтенант оказался более сговорчивым, чем ты.

— А если он вам все рассказал, то зачем вы допытываетесь у меня? — удивленно спросила Татьяна, подняв глаза на Дубровского.

Тот исправно перевел вопрос Рунцхаймеру.