Повести

Егор идет к своей койке, выдвигает чемодан. Тяжелый, добротный замок, стальная дужка всунута в толстые кольца. Сам эти кольца приклепывал. При одном прикосновении к замку у Егора пропадает всякое желание играть. Но чемодан уже открыт, рука привычно лезет под белье, в укромный уголок, где у него лежат деньги – несколько пачек, зарплата за три месяца. Давно уже собирался вырваться Егор в воскресенье в райцентр, сдать с рук все деньги на книжку. Здесь пять тысяч в сотнях да рублей триста по мелочи. Одну тысячу он сейчас должен вынуть и отсчитать семьсот сорок пять рублей!… Для кого отсчитать? Для этого каторжника! Свои кровные! Жене рубля не давал, в столовой не обедал. Семьсот сорок пять в руки проходимца!

– Ладно, – с трудом поворачивает голову Егор, но глядит в пол, – плевал я на твой банк. На пятьдесят рублей бью.

– То-то, – насмешливо тянет Бушу ев. – А еще пугал.

В его голосе Егору чудится облегчение. Тоже боится за банк. Куча денег возле него, вся куча ему достанется. Он, Егор, выиграет пятьдесят рублей. Всего пятьдесят! Остальные не за будь здоров на пропой, на веселую жизнь этому бродяге… И карта хорошая…

Чемодан открыт, руки сквозь платок ощупывают пачки денег.

– Ну, ползи сюда! Чего там застрял? – торопит Бушуев.

– На все! – срывающимся голосом выкрикнул Егор. – Вот, сволочь, деньги!

Егор выхватил завернутые в женин платок сбережения, отделил тысячу, захлопнул чемодан. Долго искал упавшего за чемодан туза червей.

И пока он искал карту, снова пропала уверенность.

– На все…

Карта в одной руке (карта хорошая – ну, помоги бог, помоги бог!), в другой – пачка сторублевок. Кровные деньги, горбом заработанные, сбереженные жестокой экономией – обедал не каждый день…

– Видишь, стерва? Веришь теперь?

– Верю, – серьезно и коротко отзывается Бушуев. – Садись.

Все молчат, со всех сторон уставились возбужденно блестящие глаза. Ждут. А Егора охватывает отчаяние: как это случилось? Прихлопнет же его Бушуев. Эвон вытянулась воровская рожа, до сих пор щерился – теперь серьезен.

Но Бушуев уже выкинул ему карту. Егор взял ее. Отказаться? Уже поздно. Раз взял в руки карту, отказываться нельзя – возмутится не один Бушуев…

Пришел король бубен.

Бушуев прицелился острыми зрачками.

– Еще картинку?

Слышно, как кругом дышат люди.

– Дай сам потяну, – хрипло просит Егор.

Его неуклюжие, толстые, огрубелые пальцы тянут из подставленной колоды карту. Помоги бог, помоги бог!… Егор ничего не видит, пот стекает со лба, ест глаза.

– Ну?! – всем телом подается Бушуев. Через короля пришел туз – перебор.

Бушуев накладывает узкую, нерабочую ладонь на деньги, без слов придвигает их к своей куче.

– Возьми сдачу, – говорит он и бросает Егору несколько бумажек.

Егор послушно берет их…

Генка Шамаев, как всегда ездивший за реку, впервые застал общежитие неспящим… Все сидели на полу под лампой в табачном тумане.

Гeнка подошел к своей койке, откинул одеяло.

– Вижу – всерьез схлестнулись. Ужe Саша дознается, будет всем на орехи!

Никто не обратил на него внимания. Егор проигрывал оставшиеся от тыщи деньги.

13

Хмурое утро, облака цепляются за верхушки береговых елей, моросит дождь. Сплавщики, перепоясанные поверх курток и брезентовых плащей ремнями, выходя из теплого, душного общежития, поеживаются. Их лица сонны, не слышно разговоров. Как всегда по утрам, шум воды на Большой Голове кажется более громким и решительным.

Сутулясь, глядя под ноги, вместе со всеми идет к лодке и Егор Петухов. За ночь его лицо оплыло, шагает вяло, волочит по земле багор.

Возле лодок, где топчутся сплавщики, поджидая замешкавшихся, стоит Николай Бушуев. На нем поверх пиджака пузырится старая брезентовая куртка – одолжил у долговязого Харитона. И хотя Бушуев, как все, подпоясан, как у всех, за поясом топор, а в руках багор, но вид у него нерабочий, несерьезный.

Егор, пригнув лицо к земле, подошел боком, ковырнул сапогом землю, проговорил виновато:

– Слышь, парень… Ты того… Пошутили вчерась… Смешно, право я-то полез… Слышь, верни мне деньги, и забудем все…

Бушуев дернул в усмешке щекой, сощурился.

– Дуришь, дядя. Река-то в обратную сторону не течет.

– Слышь, отдай, говорю. Худа бы не было, – уже с угрозой надвинулся Егор.

– Ну, ну, отступи, – подобрался Бушуев.

– Сволота! Перешибу!! – Егор поднял над головой багор.

Бушуев отпрыгнул, схватился за топор.

– Давай, давай! Я т-тебя клюну в толстый череп!

Генка Шамаев, в короткой куртке, в резиновых сапогах до паха, повернув к ним вывалившийся из-под фуражки сухой чуб, прикрикнул:

– Побалуйте! Вот я вступлюсь! – Шагнув к Егору, схватился за багор. – Поделом дураку, связываться не станешь. Иди в лодку!

Егор обмяк, послушно отвернулся.

До сих пор жизнь на сплавучастке шла тихо и однообразно – день походил на день, вечер – на вечер, никаких тревог, никаких событий. Даже развлечения одинаковы– послушать радио, сгонять партию-другую в «козла». От таких развлечений быстро тянуло на сон. А утром – лодки, окатка бревен, обед, и так без конца.