Повести

Они выкопали яму, вода в нее стекает с разных сторон. Данилка наловил головастиков, смотрит на них, смеется.

 — Что?

Ванька смотрит в сторону дяди Федора и воровато спрашивает:

 — Курить будешь?

 — Курить?! Сроду не курил.

 — А хочешь, сразу научу? У меня и табак, и бумага есть.

 — Где взял?

Ванька подмигнул.

 — Я что хоть достану. Будешь?

 — Н–не знаю.

 — Ну, дело твое.

 — А Данилка? — спросил я. — Ты бы его сперва научил.

 — Эка, встрянулся! Он давно умеет. Он и в себя втягивает и в обе ноздри пускает. Я как хочешь научу. Дым из глаз и ушей пойдет, если рот зажать.

Мне страшно и завидно. Сколько в Ваньке удали, смелости! Сколько он знает того, чего я не знаю.

 — Свернуть?

Тихо, чувствуя, как бьется сердце, говорю:

 — Сверни.

Втроем уселись за плотиной, чтобы нас не видел старик. Ванька шепотом начал говорить, как научиться так курить, чтобы сразу в башку ударило. Вынул полосьмушки табаку, лист бумаги, ловко сложенный, и начал свертывать цыгарку. Данилка уже свернул себе и набил табаком. Я взял цыгарку, как карандаш. Ванька сделал себе, чиркнул спичку, закурил. Когда поднес мне спичку, она погасла.

 — Э, как ты держишь! — выкрикнул он. — Держи между указательным и средним. А затянешься, отведи руку вот так… Эх, неуч! Книжки читаешь, а курить не умеешь. Вот как, гляди!

Он втянул в себя дым, с натугой сдерживая кашель, покраснел, но не сдался. Дым пустил в обе ноздри.

 — Прикуривай! — протянул он мне цыгарку.

Я ткнул своей цыгаркой в его, потянул в себя, но ничего у меня не получилось.

 — Видать, в родню ты пошел, — совсем рассердился Ванька. — Все у вас нюхают, и ты будешь нюхать. И тоже таким вырастешь, как отец.

Тут уж рассердился я. Как хочешь меня ругай, кем хочешь обзови, только нр говори, что я буду в отца. В драку полезу, на нож брошусь, черт знает, что сделаю, при одном только напоминании, что я похож на отца.

 — Зажигай! — крикнул я ему. — Давай, сам закурю…

Ванька торопливо зажег спичку. Я потянул изо всей силы. Дым вылетел изо рта со страшным кашлем. Из глаз брызнули слезы.

 — Э–эх! — обрадовался Ванька. — Сразу видать, некурящий.

Но я отер слезы и начал тихонько втягивать дым.

 — Глотай, глотай! — крикнул Ванька. — Так сроду не научишься.

 — Дай срок… — еле выговорил я.

Данилка не принимал участия в моем обучении. Он покуривал и зорко поглядывал в сторону коров. Вот он бросил цыгарку, придавил ногой.

 — Сам идет!

Побросали и мы. С берега спускался старик, опираясь на дубинку. Шел он задумчиво. Возле плотины остановился, начал ее разглядывать. Мы пошли ему навстречу и тоже начали смотреть на земляной вал, размытый водой. У меня кружилась голова, в горле пересохло.

 — Что тут балуете? — спросил старик.

 — Головастиков — ужасть! — быстро ответил Ванька. — В каждой копыте счету нет.

 — Плотину надо чинить, — сказал старик. — Воду не удержит.

 — Чинить пора, — поддержал Ванька. — А то без воды будем.

 — Нынче скажу старосте.

Мы пошли по берегу пруда. Пруд треугольный. Из боковых ложбин в него стекала вода.

Пока ходили, коровы начали вставать. Потягивались, фыркали, лениво облизывались. Скоро поднялось все стадо, и мы, став на свои места, тихо тронулись.

Кончился день. Весело гнать стадо домой. Нас ждет ужин, после ужина к учителю, потом на улицу…

За ужином узнали, будто барыня прогнала наших уполномоченных, а землю в самом деле решила сдать кокшайским из третьей доли.

Мужики решили чинить плотину. Привезли кольев, хворосту, накопали в овраге камней.

Когда мы прогнали стадо на стойло, работа уже кипела вовсю. День выдался теплый, солнечный. На степи цвели лютики и аринкины глазки. Запахло медуницей, душицей. К мужикам, прихрамывая, подошел Иван Беспятый. Он — длинноволосый, глаза серые, кадык с яйцо. Когда говорит, кадык закатывается под самый подбородок, а как только замолчит, кадык, словно гирька, становится на свое место.

 — Привыкаешь? — спросил он меня.

 — Ничего не сделаешь, — ответил я.

 — Вот отвоюем барскую землю, всех наделим, — проговорил Иван.

 — Стражники, слышь, приехали в имение, — заметил ему дядя Федор.

 — В народ не осмелятся стрелять.

 — Кто их знает!

 — Такого приказу нет. Сам я был на войне… Воевал, а за что?

Внезапно лицо его покрылось испариной, глаза округлились, кадык закатился под подбородок, и он свирепо крикнул:

 — Придут солдаты из Маньчжурии, они им тогда…

 — Что ты все кричишь, Иван! — упрекнул его дядя Федор. — Коров распугаешь.

 — Не коров, а вон кого пугать надо.

 — Кого?

Иван гневно уставился на старика, потом весело рассмеялся и спросил:

 — Сторговался, что ль, продать свою душу черту?

 — В полсотне все дело, — так же весело ответил дядя Федор.

 — Во–от. С крупными помещиками драки затеваем, а мелкие сами, как опенки, растут.

 — Опенки на гнилых пеньках бывают.

 — Так и есть. Ну, придут из Маньчжурии, раскорчуют все, — утешил Иван.

 — Ждать долго. Сеять пора. Чужие вон засеют.

 — А колья?

 — Что колья! На них надежды, как на шапки. Тоже грозились япошку шапками закидать, а, глядь, он и всыпал.

 — Стены-то хороши были, да столбы гнилые, — заученно ответил Иван. — Нетто мы уступили бы Ляоян, если б не Куропаткин? Японцы бежать к вечеру собрались, а наши с утра удирать начали.