Повести

 — Вот зато вам и земли не дадут. Хотели отнять Маньчжурию, глядь, Порт–Артур сдали.

 — Зато теперь ученые стали. Башка варить начала. Небось не зря забастовки в городах. Нам тоже надо так. А мы: я — за твою спину, ты — за мою.

Иван кричал, ругался. Кто поддакивал ему, кто молчал, боязливо косясь на соседа.

 — Куда погнало царя воевать-то! — крикнул сапожник Яков, сосед дяди Федора. — Там и солнце-то, слышь, не заходит. Покрутится на одном месте и опять дует в обрат по небу. Кругом все моря да моря — куда ни плюнь. Зачем нам моря? Земля нам нужна.

 — Земля и там есть, — ответил Иван, — только она ни к чему. Своей у нас много.

 — Сбоя у господ, — раздался чей-то голос.

 — Пора лишить их. Как пахать они не умеют, отрезать им на едока по пять десятин, и хватит.

 — Земля божья, — подошел Василий Госпомил, — он ей владыка.

 — Иди ты с владыкой к Матане под сарафан! — огрызнулся на него Иван.

 — За такие слова батюшке на исповеди целковый отдашь, и то не возьмет. А господь сказал: не пожелай земли ближнего твоего, ни вола его, ни осла его, ни всякого…

 — Как ты, дурака его! — подхватил Иван.

Василий всплеснул руками и пошел к плотине.

Мне надоели эти разговоры о земле. Говорят, грозят, ругают кого-то, а сами боятся.

Уже вбили ряд кольев, плели плетень, сваливали землю, мешая ее с мелким камнем, глиной.

Ловко орудуя топором, колья тесал Кузьма, Настин отец. Лезвие топора блистало на солнце, как зеркало.

Он в пиджаке, сапоги на нем крепкие, картуз сдвинут на затылок. Лицо его очень схоже с Настиным, особенно глаза. Он моложе моего отца лет на десять. Настя — старшая дочь. У них пятистенная изба, лошадь с жеребенком, корова, крепкий двор, амбар, мазанка, погреб. А у нас и топора-то в хозяйстве нет!

Мне хотелось поговорить с ним. Преодолевая робость, подошел.

 — Бог помочь! — осекшимся голосом сказал я.

 — Спасибо, — улыбнулся он.

 — Небось хватит! — кивнул я на заготовленные колья.

 — Пригодятся, — отбросил он заостренный кол в кучу. — Как дела идут?

 — Дела нетрудные.

 — Училище бросил?

Я покраснел от обиды.

 — Нет, не бросил, дядя Кузьма. Я не совсем пропащий. Это нужда вот заставила. Я только одно лето попасу.

 — И нужду прогонишь?

 — Прогнать — не прогоню, а как-нибудь…

 — Нужда — она не свой брат. Пора бы вот дождям выпасть, а их нет. Из города слухи от ученых, будто недород опять будет.

 — Из города много разных слухов, дядя Кузьма.

 — Каких?

 — Всяких. Разь не слышал?

 — А ты что знаешь? — строго посмотрел он на меня.

 — Забастовки в городах идут, с флагами ходят, вот что я знаю, — выпалил я, и сердце у меня замерло.

Дядя Кузьма оглянулся.

 — О, видать, ты далеко пойдешь, — покачал он головой.

 — Пока за стадом хожу, а что дальше будет, не знаю. Может, в город тронусь.

 — Машины испугаешься.

 — Пешком.

 — Ох, какой ты! — опять удивился он.

А мне опять хотелось чем-нибудь похвалиться перед ним.

 — Еще что знаешь? — принявшись отесывать кол, спросил он.

 — А то, дядя Кузьма, что разные господа землю давным–давно присобачили себе у наших стариков. Теперь, как земли стало меньше, должны они отдать ее нам.

 — А если не отдадут?

 — Сами возьмем! — крикнул я.

Дядя Кузьма отбросил кол, воткнул топор и уже посмотрел на меня не насмешливо, как на мальчишку, а как на взрослого.

 — Да… Мы ее сами возьмем! Это верно. Так говорит Харитон, а Харитон больше нас с тобой знает.

 — У него голова! — подтвердил я.

 — В Думе ему быть, а не рамы строгать… Да откуда ты все это знаешь? — вдруг спросил он и опять посмотрел на меня с усмешкой.

 — Книг много перечитал и календарей настольных. Стихи Пушкина знаю. «Капитанскую дочку» читал. Вот в старое время был Пугачев. Как он колошматил этих дворян! За мужиков шел. И войска из мужиков, из татар, башкир. Теперь бы такого Пугачева к нам. Мы бы…

В это время от села послышался топот лошадей. Все побросали работу. Кто-то крикнул — пожар! Над всадниками густая туча пыли. Навстречу побежало несколько мужиков. Еще издали они что-то кричали, размахивая картузами.

Два передних бешено мчались к нам. Почти не останавливая взмыленных лошадей, указали кнутовищами на дальние поля.

 — Кокшайски на барскую землю выехали!

Едва произнесли они эти слова, как раздался гул, крики, матерщина. Коровы одна за другой испуганно начали вставать, некоторые шарахнулись в сторону. Мне на миг представилось, что это не мужики нашего села, а войско Пугачева. Быстро распрягали лошадей, иные, схватив по колу, сели в телеги, и уже одна за другой подводы загремели по степи к грани. Впереди мчались верховые с топорами, лопатами, кольями.

Скоро в густом облаке пыли они скрылись за бугром. Мы смотрели им вслед. Среди оставшихся только сейчас увидел я своего отца. Он стоял с Василием Госпомилом и осуждающе покачивал головой.

7

Мы ужинаем у Гагариных. Это — главные богачи в нашем обществе. У них — ветрянка, шерстобитка, восемь рабочих лошадей, пять коров, жеребец, бык Агай. Кроме надельной земли, у них душевая — купленная. В семье четыре бородатых сына, пятый — в солдатах, две девки, не выданные пока замуж, не меньше пятнадцати внуков и внучек. Три избы и мазанки крыты жестью. Огромный двор под тесом.