Повести

любуясь обилием солнца на противоположной стороне ущелья. Иван, однако, был безразличен к

природе. Как и каждое утро в плену, вместе с пробуждением все его существо, каждую частицу тела

охватило мучительное чувство пустоты - обычный, знакомый до мелочей приступ голода. Есть было

нечего и теперь. Где в этих проклятых горах добыть еду, он не знал и в то же время совершенно

отчетливо сознавал, что голодные они далеко не уйдут. Постояв немного, он проглотил слюну и,

равнодушный к тому, что занимало ее, спросил:

- Ты куда пойдешь?

Она, не поняв, подняла брови.

- Марш-марш куда? - казалось, начиная раздражаться, повторил он и махнул в разных направлениях:

- Туда или туда? Куда бежала?

- О, Остфронт! Рус фронт бежаль.

Он удивленно взглянул на нее.

11

- Си, си7, - подтвердила она, видя его недоверие. - Синьорина карашо тэдэски8 пуф-пуф.

Вот это здорово! Ее наивность уже с утра начинала злить его. Иван, нахмурившись, глядел в это

подвижное и чересчур, по его мнению, красивое лицо: не шутит ли она? Но она, по-видимому, не шутила,

вполне серьезно высказала свое намерение и теперь, ожидая, что скажет Иван, бездонными глазами

взглянула на него.

- Какое пуф-пуф? Глупости, - сказал он, плотнее закутываясь полами куртки.

- Вас? Что ест глупост? Руссо учит синьорина руски шпрехен?

- Посмотрим.

- Посмотрим ест карашо. Согласие, я? - шутливо допытывалась она. Но он не ответил - вздрогнул,

ощутив на спине холодноватую влажность куртки, взглянул на нелепые круги-мишени на груди: надо

позаботиться и об одежде; в этом полосатом одеянии не очень-то далеко уйдешь. И он, подцепив

пальцами, с треском сорвал с куртки винкель и номер; она по его примеру сразу же принялась сдирать

свои. Но ноготки ее тонких пальцев были слишком нежны, а нитки не настолько слабы, чтоб легко

поддаться. Тогда она шагнула к нему и, по-детски оттопырив полную нижнюю губу, повела плечом:

- Дай.

- Не дай, а на, - сказал он и повернулся к ней. Острые бугорки под влажной мешковиной куртки

заставили его нахмуриться и сжать губы; она, заметив это, поспешно сгребла на груди складку и

оттянула ее. После короткого колебания Иван взялся за уголок винкеля и сильно рванул его. Чтобы не

оставлять следов, смял тряпки и сунул их в щель под камнем.

- Грацие! Спасибо.

- Ты где по-русски училась? - спросил он.

- Италия, Рома училь. Лягер русска синьорина Маруся училь. Карашо русска шпрехен, я?

- Хорошо, - равнодушно согласился он.

- Понималь отшень лючше карашо, - похвасталась она, и Иван внутренне улыбнулся этой ее

наивности. Он, правда, думал о другом.

- Где Триест, знаешь?

- О, Триесте! Горы, - живо отозвалась она.

- Знаю, что горы. А где, в какой стороне?

Она взглянула в одну сторону, в другую и уверенно махнула рукой туда, откуда поднималось над

горами еще невидимое здесь солнце.

- Туда дорога Триесте.

«Дорога!» - невесело подумал Иван. Ничего себе дорога - через горный массив Альп, через теснины и

реки, а главное - через густонаселенные долины и оживленные автострады. Не так уж близок этот

партизанский Триест, о котором он столько наслышался в лагере. Но выбор у них был небольшой, и если

уж посчастливилось вырваться из ада, так глупо было бы теперь дать повесить себя под барабанный бой

на черной удавке.

И потому надо идти. Идти, лезть, бежать! Не раскисать, собраться с силами, использовать весь опыт,

все способности, перейти главный хребет, найти партизан - югославских, итальянских - все равно каких,

только бы встать в строй, взять в руки оружие. В этом видел Иван теперь смысл жизни, наивысшее свое

призвание и награду за все страдания и позор, пережитые им за год плена.

В сыром мрачном распадке было холодно. Остывшее за ночь тело донимала дрожь. Хотелось скорее

к теплу, на солнце. Отыскав подходящее место на склоне, они полезли между камнями вверх. На этот

раз, впервые с момента их встречи, впереди лезла она, а он, немного отстав, карабкался следом, и это

было похоже на первое взаимное доверие между ними.

Каменистый склон тут был довольно крут, колодки скользили и падали с ее ног. Девушка наконец

сняла их, взяла в одну руку и, хватаясь другой за колючие, твердые, как проволока, стебли какой-то

травы, проворно, словно ящерица, прыгала с камня на камень.

- Руссо, - не останавливаясь, сказала она, - ты ест официр?

- Никакой я не офицер. Пленный.

- Пленни, пленни. Я понималь. Кто до войны биль?

Иван помедлил с ответом. То, что она начала допрашивать, ему не понравилось (вот еще мне особый

отдел!), и он сдержанно буркнул:

- Колхозник.

- Что ест кольхозник?

- Не понимаешь, а спрашиваешь, - грубовато упрекнул он. - Ну вроде бауэра, ферштейн?

- А, понималь: ляндвиршафт?9

- Вот-вот. Колхоз.

7 Да, да (итал.).

8 Немцев (итал.).

9 Сельское хозяйство (нем.).

12

- О, я отшен люблу кольхоз! - вдруг оживленно заговорила она. - Кольхоз карашо. Ля вораре10