Повести

энтузиазма, так как ему мало радости принесла бы даже удача - быстрее, чем лагерный режим и побои,

его добивала чахотка. А Иван Терешка был просто молчун и не любил зря говорить, если и без того все

было ясно.

Голодай вытер ладони о полосатые штаны и взглянул на людей: конечно, главным заводилой был он.

- Кто ударит?

Все на секунду притихли, опустили глаза, напряженно ощупывая ими длинный корпус бомбы с

разбегающимися царапинами на зеленых боках. Сосредоточился невеселый, с седой щетиной на

запавших щеках Янушка; погасла нервная решимость в быстрых глазах Жука; Сребников даже кашлять

перестал, опустил вдоль плоского тела руки - взгляд его стал невыносимо скорбным. Видно было, что

вопрос этот беспокоил их с самого начала; все молчали, мучительно каждый про себя решая самое

важное.

Крупное лице Голодая выражало нетерпение и суровую решимость поставить все точки над «i».

- Добровольцев нет! - мрачно констатировал он. - Тогда потянем.

- Ага. Так лучше, - встрепенулся и подступил ближе к нему Жук.

- Что ж, потянем. По справедливости чтоб, - согласился Янушка.

Сдержанно и, кажется, с облегчением кашлянул Сребников. Терешка молча, одним ударом вогнал в

землю конец ломика. Но Голодай, хлопнув себя по бедру, выругался:

- Потянешь тут. Ни спички, ни соломинки.

Нетерпеливо оглянувшись, он схватил лежавшую в углу ямы тяжелую с длинной рукояткой кувалду.

- Значит, так... Бери выше.

И присел, обхватив ручку у самого основания. Остальные подались к нему, нагнулись, сдвинув над

кувалдой головы. Выше Голодая взялся рукой Жук, еще выше сцепились узловатые пальцы Янушки,

затем ручку охватила ладонь Сребникова, за ней - широкая пятерня Терешки, потом опять Голодая,

Жука, Янушки. И когда над сплетением рук остался маленький кончик черенка, его медленно коснулась

дрожащая потная рука Сребникова.

Все невольно с облегчением вздохнули, поднялись и, постояв у стены, с полминуты старались не

глядеть друг на друга. Голодай решительным жестом протянул кувалду тому, кто должен был с нею

умереть.

- Так что по справедливости. Без обмана, - по-прежнему грубовато, но с едва заметной ноткой

сочувствия сказал он.

Сребников почему-то перестал кашлять, пошатнулся, взял ручку кувалды, молча повернул ее в руках,

попробовал переставить и опустил. Его полные неуемной тоски глаза остановились на товарищах.

- Не разобью я, - тихо, тоном обреченного сказал он. - Не осилю.

Все снова притихли. Голодай гневно сверкнул глазами на смертника:

- Ты что?!

- Не разобью. Силы уже... мало, - уныло объяснил Сребников и тяжело, надрывно закашлялся.

Голодай посмотрел на него и вдруг зло выругался.

- Ну и ну! - язвительно проговорил Жук. - Вили-вили веревочку...

- Что ж... Ясное дело, где ему разбить. Ослабел, - готов был согласиться с происшедшим Янушка.

У Терешки внутри будто перевернулось что-то - хотя он и понимал, что Сребников не притворяется, но

такая неожиданность вызвала у него гнев. С минуту он тяжело, исподлобья смотрел на больного, что-то

решал про себя. Умирать он, конечно, не стремился. Как и все, хотел жить. Трижды пытался вырваться

на волю (однажды дошел почти до Житомира). И тем не менее в жизни, оказывается, бывает момент,

когда надо решиться закончить все одним взмахом.

И он шагнул к Сребникову:

- Дай сюда.

Сребников удивленно моргнул скорбными глазами, послушно разнял пальцы. Терешка переставил

кувалду к себе и немного смущенно скомандовал:

- Ну, что стали? Берем. Чего ждать?

Суровый Голодай, нервный Жук, озабоченный Янушка с недоумением взглянули на него и,

оживившись вдруг, подступили к бомбе.

7

- Взяли! Жук - веревку. Лаги давайте. Куда лаги девали? - с неестественной бодростью распоряжался

Терешка и в поисках заранее припасенных палок выглянул из ямы. Но тут же он вздрогнул, остальные

замерли рядом. Предчувствуя беду, Терешка медленно выпрямился во весь рост.

Невдалеке от ямы в пыльном потоке косых лучей стоял командофюрер Зандлер. Он сразу увидел

Ивана, их взгляды встретились, и Зандлер кивнул головой:

- Ком!

Терешка выругался про себя, отставил к стене кувалду и быстро (медлить в таком случае было

нельзя) по откосу вылез на раскиданную вокруг ямы землю. Сзади, настороженные, притихли,

притаились товарищи.

В пыльном, пустом с этого конца цехе (боясь взрыва бомбы, немцы повытаскивали отсюда станки)

было душно, повсюду из пробитой крыши струились на пол пыльные лучи полуденного солнца. В другом,

разрушенном конце огромного, как ангар, сооружения, где разбирала завал команда женщин из сектора

«С», сновали десятки людей с носилками; по настланным на землю доскам женщины гоняли груженные

щебенкой тачки.

Зандлер стоял в проходе под рядом опор, сбоку от большого пятна света на бетонном полу, и,

заложив за спину руки, ждал. Терешка быстро сбежал с кучи земли, деревяшки его громко простучали и

стихли. Хмуря широкие русые брови, он остановился в пяти шагах от Зандлера, как раз на освещенном