Повести

- Что вот теперь хлопцам сказать? - озабоченно спросил командир, почувствовав желание

посоветоваться, чтоб хоть как-то разрядить свою подавленность.

- А так и сказать. Что ж такого, - просто ответил Пивоваров.

- Что немцы нас провели?

- Ну а что ж! Раз провели, значит, провели.

- Да, видно, ты прав, - подумав, сказал лейтенант. - Надо по правде. Только куда вот дальше?

- А вы посмотрите на карту, - посоветовал боец.

Святая простота. Пивоваров, видимо, полагал, что на военной карте все обозначено. Точно так же

считали, бывало, и деревенские тетки, глядя, как командир разворачивает карту, и удивлялись, когда тот

спрашивал, как называется эта деревня или сколько километров до города. Видимо, так думал теперь и

Пивоваров.

Впрочем, лейтенант нервничал и, кажется, начинал злиться, все-таки болела потревоженная рана и

было отвратительно на душе. Он все еще не имел ясного представления о том, что предпринять. Он

невидяще глядел вниз, на покатое белое поле с дальним кустарником, пока мысль о бойцах,

оставленных за дорогой, не подогнала его, побуждая к действию.

Тогда он оттолкнулся палками и быстро пошел прежней лыжней вниз.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пока пробирались знакомой дорогой в кустарнике, Ивановский, не столько успокоясь, сколько

привыкая к своей неудаче, пытался разобраться в себе и решить, как действовать дальше. Конечно,

исчезновение базы делало ненужной всю его вылазку, и было до слез обидно за все их напрасно

потраченные усилия. Жаль было погибших ребят, умирающего Хакимова, но теперь его все больше

начал донимать вопрос, как эту свою неудачу объяснить в штабе. Слишком уж врезались в память

лейтенанта их совсем не военные проводы, короткое генеральское напутствие во дворе дома с

высокими ставнями... Сынки! Вот тебе и «сынки»! Раззявы, растяпы чертовы, пока собирались, пока

плутали в ночи, пока дрыхли во рву, база бесследно исчезла.

Противное положение, ничего больше не скажешь, думал Ивановский, непрестанно морщась как от

зубной боли. Он уже не уклонялся от колючих ветвей кустарника - шел напролом, чуть только сгибаясь, и

думал, что лучше бы генерал отругал его в самом начале да отправил на проверку в Дольцево, чем

вникать в тот его злосчастный доклад. А уж если было принято такое решение, то лучше бы начштаба

жестко приказал ему относительно этой базы или даже пригрозил трибуналом на случай невыполнения

приказа, чем так вот: сынки, на вас вся надежда. Что ему делать теперь с этой надеждой? Куда он с ней?

Эта безотрадная мысль ворошила, будоражила его сознание, не давала примириться с неудачей и

побуждала к какому-то действию. Но что он мог сделать?

Перейти шоссе снова оказалось непросто - еще издали стала видна сплошная лавина запрудивших

его войск - шла, наверно, какая-то пехотная часть - колонны устало бредущих солдат, брички, повозки,

изредка попадались верховые; во втором ряду ползли машины и тягачи с пушками на прицепе. Густой

этот поток безостановочно двигался на восток, к Москве, и у лейтенанта в недобром предчувствии

сжалось сердце - опять! Опять, наверное, наступают, возможно, прорвали фронт. . Бедная столица,

каково ей выстоять против такой силы! Но, наверно, найдется и у нее сила, должна найтись. Иначе зачем

тогда столько крови, столько безвременно отданных за нее жизней, столько человеческих мук и

страданий - есть же в этом какой-нибудь смысл. Должен ведь быть.

Вот только у него смысла получалось немного - хотя в этой мучительной ночи он отмахал шестьдесят

километров, но база оттого не стала ближе, чем была вчера. Может, еще и дальше, потому что вчера у

него была полная сил группа, неистраченная решимость, а что осталось сегодня? Даже у него самого,

что ни говори, убыло силы, а главное - вместе с базой пропала прежняя ясность цели - он просто не

знал, что предпринять и куда податься.

Впрочем, сначала нужно было пробраться к своим.

И они с Пивоваровым, подхватив в руки лыжи, снова сползли с откоса на дно все того же

противотанкового рва. Дальше идти к шоссе стало небезопасно, они затаились за очередным земляным

изломом, изредка выглядывая из-за него на открывшийся участок дороги. Часто выглядывать не имело

смысла - колонна войск тянулась там без конца и начала - перейти шоссе в такое время нечего было и

думать. Значит, опять надо было ждать. И лейтенант принялся покорно коротать время на стуже, почти в

отчаянии, в полукилометре от немцев. Теперь недавнего нетерпения не было, он готов был сидеть здесь

до ночи, все равно днем никуда нельзя было сунуться. К тому же он еще не принял ровно никакого

решения и не знал, куда направиться - дальше или, может, следовало возвращаться за линию фронта к

своим. С Пивоваровым он почти не разговаривал - разговор помешал бы слушать, а слух теперь был их