Повести. Дневник

Из театральных удовольствий пользовался весьма немногим, к опере получил какое-то безграничное презрение, а видел эти дни «Фауста»[785] и «Бедность не порок» Островского. Балет мне понравился, хотя и не произвел на меня того поэтического впечатления, с которым я бывало покидал все хорошие балеты. В этом, смело могу сказать, не столько виноват я сам, сколько пиеса и ее постановка. В таких неуловимых вещах, каковы балетные, дело не может идти хорошо при действительных ст<атских> советниках, престарелых декораторах и дряхлом управлении труппы[786]. Ум, глаза могут быть удовлетворены, но чувство поэзии едва ли будет пробуждено. Во всем есть какая-то matter of factness[787], чиновничество, излишняя положительность, недостаток фантазии. Роллер, которого часть так здесь важна, есть рутинер, невзирая на все свои достоинства. В «Фаусте» могла бы быть бездна труда поэту-декоратору, особенно в первой половине, но передал ли нам Роллер с помощниками вид древненемецкого города, Броккена, наконец, волшебного замка? Все это как-то сухо и избито, иногда богато, но никогда не художественно. У этих людей нет волшебных замков и старой Германии в сердце! Они трудятся хорошо, но не тепло. Это атония, это непонимание поэзии в пиесах сообщилось и кордебалету и актерам. Одна Иелла (произведшая на меня впечатление, несмотря на то, что дурна собою) выдается из общего уровня и потому всегда будет лучше наших танцовщиц, хорошеньких и хорошо танцующих. Впрочем, хороши ли они, о том один аллах и Гедеонов знают! Прихунова подурнела, Амосова глядит халдою, Суровщикова есть тип любимой петербургской танцовщицы — бельфамистый херувимчик, с лицом, на котором глупость яснее дня. Танцует она не дурно, но ни живости, ни фантазии, ни вымысла! On danse, on danse, on se demene, on suffoque, on travaille consciensieusement et Ton ne sait pas pourquoi on se disloque les jambes![788] Народу было мало, и публика походила на оглашенных.

В Михайловск<ом> театре при представлении «Бедности не порок»[789] публики собралось достаточно, и она была внимательна. Пиеса, как известно, слаба, но должна нравиться на сцене и составлена дельным человеком. Разыграли ее сносно, но как-то не живо и будто ощупью; хорош был один Самойлов, вот у этого человека есть поэзия и разумение поэзии! О Читау я уже сказал свое мнение, оно же пойдет и к Бурдину: есть пределы физическим неспособностям, пределы, за которыми и талант почти бесполезен. С рожей Бурдина и чуть ли не со столько же противной фигурой Читау подобных ролей не играют! Этого нельзя, нельзя! — как говорит Васинька Боткин. Талант же есть у обоих, хотя неразвитый и однообразный. Орлова весьма хорошо сыграла роль веселой купчихи. В предшествовавшем водевиле «Покойник муж»[790] я много смеялся. Между хористками есть одна прехорошенькая, сильно смахивающая на m-me Лизу, с которой я лет шесть тому назад познакомился у Jeannette. Может быть, это она. Бурдень, увидавший меня у Краевского, хотел нас познакомить.

Пятница, 24 декабря. Вечер перед Рождеством.

Вот какой интервал в моих беседах с самим собою! Причин ему немного, или, лучше сказать, всего одна — именно, огромное сходство моей жизни теперешней с жизнью прошлого года. Те же развлечения, те же привязанности, по временам то же разочарование и та же неопределенная Sehnsucht[791]. Чего-то хочется, чего-то ждется, чего-то ищется, на что-то еще я не отвык надеяться. Были дни удачной работы, случались иногда дни, не лишенные приятности. Итак, вместо того, чтоб сызнова рассказывать одно и то же, решился я отмечать только дни, чем-нибудь замечательные, остальные же затем пробелы замещать разными мыслями и суждениями, зародыш которых бывает часто в самых неприметных событиях жизни нашей.

Давно уже я не сидел дома по вечерам и теперь нахожусь один за моим письменным столом в тот час, когда город молится и дети ждут подарков. Можно поехать в три места: к Лизавете Яковлевне, Л<изавете> Н<иколаевне> и Настасье Дмитриевне, возлюбленной Григоровича. Не знаю, поеду ли куда-нибудь; не могу сказать, чтоб мне не до того было, но в такой вечер какие-то другие мысли наполняют голову; часть их высказана в первой главе моей маленькой повести «Прошлогодний рассказ». Есть дни, вечера, которые совестно проводить у людей неблизких, а близких где доищешься! Лучше сесть хлопотать около Чернокнижникова, который, как козьи рога, никак в мех нейдет.

Вчера часть вечера (avant-soiree[792]) была мной проведена у Каменского в сообществе моего нового знакомого Титова и новой донны, для которой Д<митрий> И<ванович>, отделил уже часть своей квартиры. Так как сие неразумное дело уже было решено, то я и не высказал своего неодобрения.