Повести и рассказы

Это сказала мама. Мама, не умевшая писать заметки в стенгазету и лишенная, по ее собственным словам, всяких способностей к «политическому мышлению и обобщениям».

Часа два назад она собиралась заняться стиркой, у нее все еще были засучены рукава, и от этого она казалась особенно решительной и непримиримой.

Никодим Сергеич скинул пиджак, казалось, для того, чтобы легче было идти в атаку.

- Проблема!.. Разве есть на свете такая проблема, ради которой можно было бы опорочить одного - хотя бы только одного! - честного человека?!

Валерий с детства верил этим людям. И он ждал, что они подскажут ему выход из положения.

- Ты говорил, что комитет комсомола института будет обсуждать твой фельетон, - сказал Никодим Сергеич. - И вот я считаю, что к этому дню…

Он протянул Валерию самопишущую ручку.

На миг Валерий представил себе, что будет, если он сам напишет опровержение. Нет, он, конечно, не понесет его ответственному секретарю, а отдаст Кеше Соколову, только ему. К счастью, Кеша как раз секретарь комсомольского бюро.

А Гуськов? О, именно Гуськов заявит на летучке, что Валерий споткнулся при первом же самостоятельном шаге, что он не оправдал надежд, подвел газету.

- Я еще потом… кое-что проверю, - тихо проговорил Валерий. И все же он взял перо, протянутое ему Никодимом Сергеичем.

«Письмо в редакцию. Копия: в комитет ВЛКСМ педагогического института. Считаю своим долгом сообщить…» - написал Валерий на белом листе, который тетя Варя как-то незаметно успела подложить ему под руку.

ТРИ МУШКЕТЕРА В ОДНОМ КУПЕ

В черном репродукторе на столбе, обклеенном объявлениями, что-то захрипело, заурчало, медленно заворочалось, и, хотя никто не расслышал ни одного слова, все сразу поняли: начинается посадка! Я с трудом оторвала от пола два своих тяжеленных чемодана, и в голову мне пришла неожиданная мысль: «А мама, пожалуй, права: пора выходить замуж!..»

Хрипение в репродукторе подействовало на всех, как свисток судьи на старте, и началось своеобразное спортивное состязание: бег и быстрая ходьба с чемоданами и узлами. Все устремились к вагонам, стараясь обогнать друг друга, хотя до отхода поезда было еще целых полчаса. Мой третий вагон находился, как говорят железнодорожники, в голове состава. И, добираясь от хвоста к этой самой голове, я несколько раз опускала свои чемоданы, набитые книгами, на деревянную платформу, отдыхала и думала: «Да, знания и мудрость человеческая кое-что весят!»

Курортные пассажиры - своеобразный народ. Они весело оживлены и одновременно озабочены. Прощаясь на перроне, возле вагонов, они старательно записывают телефоны своих новых приятелей, искренне веря, что будут созваниваться и встречаться. Но они уже думают и о тех, с кем связали их не отдых, не безмятежность, а работа и беспокойство.

Солнечный городок всем выдал свой традиционный подарок на память: прилипчивый южный загар. У одних он был ровным и бронзовым, у других - каким-то болезненно-желтым, у третьих - грубым, темно-коричневым. И только одна я, кажется, возвращалась в том самом виде, в каком полтора месяца назад выехала из Москвы: ни разу на пляж не выбралась.

Когда я подходила уже к своему купе, меня сзади нагнал молодой, неуловимо насмешливый голос:

- И вы в моей кают-компании? Как жаль, что не угадал сразу!

- А что бы тогда произошло?

- Я бы просто помог вам тащить чемоданы. За такое счастливое соседство надо платить!

Незнакомец был до наивности твердо убежден, что помогать надо лишь той женщине, которая едет с ним в одном купе. Это был ладный, стройный парень лет двадцати семи в модном клетчатом пиджаке, в рубашке с двумя пуговицами вверху, под самой шеей. Эти пуговицы выглядели маленькими игрушечными фарами, словно потухшими на время, между двумя тупыми крыльями воротника. Волосы у молодого человека были не то обесцвечены солнцем, не то перекрашены в рыжеватый цвет.

- Работа заставляет, вы же понимаете!.. - сказал он, нежно погладив себя по волосам. Сказал так, будто и представить не мог, что я не знаю, какая именно у него работа.

Я подставила под ноги шаткую лесенку, чтобы забросить наверх один из своих чемоданов и самой забраться туда. В глазах молодого человека возникло выражение благородного ужаса.

- Что вы! Что вы! Я уступаю вам свое нижнее место!

- Я люблю верхнюю полку…

- Хотите смотреть на меня сверху вниз? - сострил, как ему показалось, молодой человек. - Но вам придется карабкаться…

- А я, представьте себе, альпинистка.

Он легко пропустил мое сообщение мимо ушей. Он вообще принадлежал к тем людям, которые интересуются только своими собственными мыслями и умеют прислушиваться лишь к звукам собственного голоса.

- Умный в гору не пойдет - умный гору обойдет, - продолжал мой сосед в том же духе. - Но по крайней мере, свои чемоданы вы оставьте здесь, внизу, под моей полкой. Это нас хоть немного объединит…