Повести и рассказы

Неужели важно было для Люлина это объяснение чувств? Как бы то ни было, ежедневно, в последнее время в особенности, он обнаруживал в себе, что никак не может поверить в ее гибель и смириться. Она была по–прежнему жива для него. Во сне он разговаривал с ней, а утром, очнувшись, сидел в кровати, тоскливо уставившись взглядом в пол, пытаясь собрать, разобраться в быстро текущих мыслях. В голове он часто писал ей откровенные письма. Казалось, письма обретают форму и носятся безостановочно в пространстве и времени, ищут Наташку…

— А куда мы идем, Петрович?

— К Анжеле. Моей хорошей знакомой. В гости.

ГЛАВА III

Красавец–дом, построенный при австрийцах «во вкусе умной старины», где проживала с родителями Анжела, находился в старом богатом квартале. Хмарными вечерами Валентин часто бродил здесь; нравилось поздней весной или ранней осенью, когда по безлюдным булыжным мостовым, нешироким, блестящим в неярком свете желтых восьмигранных фонарей, царапают капли дождя. Скользко. Воздух пьянит свежестью и чистотой. Ветра нет. Над островерхими, цвета маренго крышами повисли большие, похожие на медведей, тучи. Они неподвижны. Сеется дождь. Погруженные в сонную тишину кварталы издали кажутся окутанными дымкой.

… У входной двери не задержались, Лесков только поправил галстук и, подмигнув, как заправский кавалер, нажал кубик звонка. Анжела не заставила себя ждать. Она предстала перед лейтенантами в розоватой блузке и юбке из черного гипюра. Белолицая, курносая, пухлых щек еще не коснулась пудра, и чуть взлохмаченные волосы спадали до плеч. Люлин в удивлении поднял брови. Глаза ее, вдруг счастливо засмеявшиеся, обдали лейтенантов неизбывным светом и васильковой синью. Руки, лишенные загара, обнаженные до плеч, страстно обвили потную шею Лескова. «Ну и ну! Кто он ей? Любовник? Милый друг? Или близкий человек?» — гадал Люлин, вбирая одурманивающий запах духов. В порыве Анжела прильнула к Лескову, коснулась губами его щеки. От смущения Лесков смешался, щека стала малиновой, а ее губы, мнилось, мягкие и такие же нежные, как руки, неутомимо скользили по его губам. Люлин слышал ее возбужденный шепот: «Сережа, Сережа», — и тотчас ужасно расстроился.

Слава богу, она нарадовалась, выпустила Лескова и мило засмеялась — у нее был очень приятный смех.

— Поздравляю, мальчики. Какие вы забавные, почти блестящие. — И опять она засмеялась, и поманила рукой, приглашая в квартиру.

— А почему почти? Ты сказала или послышалось? Мы как пришельцы из мира неведомого. Мариолюди мы. Иная Галактика, полная таинств, иное окружение, — бойко басил Лесков, по–хозяйски вешая на крючок фуражку и мученически стаскивая запыленные сапоги. — Познакомься, старик. Это Анжела.

— Очень приятно. Люлин. Валентин, — четко отрапортовал Люлин, неизвестно отчего краснея и, ощутив в ладони холодные девичьи пальцы, осторожно приподнял («Глупец, наклониться надо!») тонкую руку, коснулся губами, опять сказал поспешно: — Очень приятно. Его пожелание странно совпало с ее, прозвучало в унисон и, чувствуя неловкость, опять краснея, Люлин нахмурился, опустил глаза, принялся энергично расстегивать китель.

— Пока располагайтесь, я быстренько. Сережа, помоги Валентину, пусть освоится, — и она убежала на кухню, загремела посудой, поставила что–то на плиту, открыла кран.

— Мечта, старик, — расправляя круглившиеся под рубашкой плечи, произнес Лесков восторженно, входя в комнату, и Люлин не понял, что он имел ввиду: хозяйку или ее квартиру.

В просторной комнате, нежно зеленеющей обоями с колокольчиками, было светло и по–летнему жарко, в распахнутое окно врывался уличный шум и отдаленный грохот трамваев.

— Чай? Кофе? — донеслось с кухни.

— Кофе, будь добра, — откликнулся Лесков, падая в округлое кресло и, усмехнувшись, негромко добавил: — …ближе, чем преданный друг, но любви ко мне у нее нет. Хоть танцуй! Почему?

Молчаливый, усаживаясь в кресле напротив Лескова, Люлин ощутил все больше захватывающую усталость, тело ломило, головная боль изматывала, втягивала в странное состояние нереальности происходящего. «Глаза запоминаются у нее, ласковые, чуткие и, наверняка, желания угадывают. А голос певучий. Я видел ее. Но где? Когда?»

Лесков с удовольствием вытянул ноги, снял, швырнул на журнальный столик галстук, с облегчением расстегнулся, обнажая загорелую грудь.

— Благодать, старик. Комнатка — мечта обывателя. Как у моей бывшей жены. Помнишь? И все же Анжела меня не любит. Ну, почему?

— Ее спроси.

— За простачка принимаешь? Я‑то знаю, что она скажет. Заладила, как проигрыватель, друзья детства, друзья детства. Пойти ее.

— А как ты думаешь, — перебил вдруг Люлин, — многие наши с армии деру дадут?