Повести и рассказы

Сладко пахло нарциссами и сиренью, пели птички. Лёха задремал, потом открыл глаза — и не понял: через Юлин балкон перекинули какой-то мешок; нет, вон нога! Это же Юля лежит на перилах! Лёха похолодел от ужаса, встал и пошёл на ватных ногах к тому месту, куда Юля сейчас повалится с третьего своего этажа. Однако Юля не падала; нога опускалась ниже, потом убиралась вверх, потом опять опускалась. Что она там делает, чёрт возьми! Точно — шизофреничка! С Юлиной ноги сорвался тапок и ударил Лёху по голове. «Юлька, иди на..!» Юлю сдуло с балкона, стукнула дверь. Лёха не стал звонить — тихо настойчиво стучал, чтобы не разбудить Марка Семёновича. Наконец, Юля открыла. «Знаешь, кто ты? Не знаешь? Я знаю! Ты извращенка и нимфоманка! Я же чуть не помер от страха. В твоём омуте черти водятся. Я хочу потонуть в твоём тихом омуте».

Утром психиатра разбудило яркое солнце, которое припекало ему рыжую макушку. Он поднялся, посидел задумчиво на кровати и пошёл в уборную. По дороге заглянул к Люлечке и чуть не поперхнулся: мало того, что она не стала сдавать экзамены в медицинский институт, так вот ещё — спит с Алексеем Гадовым. Совершенно голая. Психиатр тихо закрыл дверь, забыв про уборную, пошёл к холодильнику, налил себе рюмку «Столичной», выпил, не закусывая, вытер усы и сказал со вздохом: «Пусть будет так».

Через несколько дней, проведённых в мучительных раздумьях, Лёха снова пришёл к Юле.

— Юлька, ну... может, нам надо пожениться? Может, это судьба и всё такое? Ты не думай, что я против, я был бы рад. Это не потому, что как порядочный человек... должен...

— Нет, ну что ты... спасибо тебе! Конечно, не должен! Зачем? Я не хочу, не нужно.

— Как это не хочешь?

— Ну так... Мне хорошо, ты мой лучший друг. И я тебе не верю.

— Не веришь?

— Не верю.

— Юлька, спасибо тебе. Спасибо, что мне не веришь! Не верь мне, а то несчастная будешь.

— Да не буду!

— Я тебя очень люблю. Ну, пока.

— И я тебя. Пока!

— А Коля тебе как?

— Хорошо.

— Ну и хорошо, что хорошо. Ну, пока. Дай я тебя поцелую. В последний раз! Ну всё, больше не буду к тебе приставать. Целуйся со своим Колей.

Приехал с дачи Коля. Друг Лёха был притихший и неразговорчивый. Пошли гулять. Лёха потянул Колю в метро: «Давай хапнем адреналину!» Покрутившись на платформе и дождавшись, когда двери поезда закроются, молодые люди скользнули в щель между вагонов, встали на сцепку, взялись за поручни и понеслись по тёмному тоннелю с мигающими лампочками. Воздух подземелья трепал волосы, поезд грохотал, Коля щурился от ветра, а Лёха орал в восторге: «Свобода! Свобода!»

* * *

В конце июля погода в Кандалакшском заливе испортилась. Подул холодный ветер, серое полотно затянуло горизонт, комары тонко пищали, мошка забивалась за шиворот и больно кусала. Пора было ехать домой — в город. Коля всё время думал о Юле. Ему хотелось привезти её сюда, на Белое море, показать местные чудеса — литораль с пирамидами пескожилов, муравьиные дороги, закаты, переливающиеся в рассветы, тихую жизнь оранжевых звёзд в холодной прозрачной воде, старое кладбище, заброшенную деревню, руины церкви, где на месте алтаря разрослись полевые цветы. Как бы её удивили радужные нереисы, морские звери, незаметные простому глазу, но под микроскопом — удивительной красоты и сложности. А мощно выныривающие белухи! А рыбалка! Ей бы понравилось ловить на донку. А уха и плов с мидиями! Ей бы понравилось грести. В июле цветёт иван-чай. Розовые острова. Косые серебристые избы. Спившееся население. Это самое прекрасное и печальное место на свете. Юле понравится, она ведь художница.

Что бы Коля ни делал — смотрел ли на актинию, чистил ли рыбу, играл ли в карты, он везде видел Юлин образ. Теперь он точно знал, что только она для него, что только с ней всегда вместе, что они придуманы друг для друга, и Лёха тут ни при чём, хотя это он, а не Коля, всегда был для Юли родным, самым близким; и боялся, что она-то этого не понимает, и хочет с ним до пенсии обмениваться пуговицами — и всё. «Жуля, как ты думаешь, Юля Павлова будет моей женой?» Овчарка смотрела исподлобья и давала лапу.