Повести и рассказы

Когда чиновники выпили еще по одной рюмке польки, разговор между ними оживился и развился; он касался всего: пирожков, пушек, шоколада особенного приготовления, железных дорог, Рубини, и пр. и пр. Последний предмет дал им повод выпить еще польки и съесть по два пирожка. Потом оба чиновника, случайно встретившиеся, почувствовали один к другому самое дружеское расположение, и «декоратированный» первый рекомендовался Евтею таким образом:

— Я коллежский асессор Спичка.

«Какие странные бывают коллежские асессоры! — подумал Евтей. — Не приличнее было бы этому называться Мачтою!» — И в то же время отвечал с поклоном:

— А я коллежский секретарь Беда!

— Ну, это вовсе не беда! — заметил коллежский асессор. — Вы еще молоды, успеете быть и тайным советником!

— Не чин мой беда, — объяснил коллежский секретарь, — а я сам называюсь Бедой.

«Черт знает какие коллежские секретари водятся в Петербурге», — подумал асессор и отвечал, дружески пожав руку Евтея:

— Понимаю, вы такая же беда, как я — спичка! Мы с вами малороссияне и носим малороссийские прозвания. А по какому ведомству служить изволите?

— По департаменту ***! Очень неудобная служба!

— Не говорите! — воскликнул Спичка. — Это самое благоустроенное ведомство, там все люди ученые, образованные… там и оклады большие.

— Больше — для больших, — заметил Евсей, — а маленькие — для маленьких!..

— Да, я служил когда-то в числе маленьких… признаюсь, нестерпимо было! Пиши, переписывай… и с пятнадцатого числа сиди без хлеба и без дров! Ну, я и не выдержал!..

— Странно!.. Стало быть, в то время, когда вы служили в числе маленьких, позволялось не выдерживать?

— Не в том смысле, как вы думаете! — отвечал коллежский асессор, и вслед за тем с особой деликатностью попросил Евтея позволить ему иметь честь угостить его иным, новейшим ликером, и когда коллежский секретарь поклоном и улыбкой изъявил на то согласие, Спичка приказал подать Могадора, и Могадор явился пред изумленным взором Евтея, в большом сияющем графине, цвета небесной лазури, и потек в рюмки густою, благовонною струею.

Оба чиновника разом выпили благодатную влагу и, весело глядя один другому в глаза, воскликнули в один голос: «Превосходно!» Потом уже Евтей заметил от себя: «Непостижимо, какие ликеры бывают вкусные! Можно сказать, иные, как, например, эти Полька и Могадор, в состоянии осчастливить нашего брата!»

Выражение «нашего брата» показалось странным коллежскому асессору, и он спросил у Евтея:

— Вы получаете жалованье: какое, позвольте узнать?

— Десять рублей в месяц, — отвечал Евтей с тяжким вздохом… — Десять рублей получает человек, учившийся двадцать лет сряду, написавший и победоносно защищавший превосходную диссертацию «О влиянии всеобщей гуманности на частную социальность», знающий два древних и четыре новых языка, блистательно выдержавший строгий экзамен в законоведении и камеральных науках… Посудите сами, — восклицал Евтей, — к чему мне все это послужило?

— Вы мечтатель! — сказал коллежский асессор. — Неужели вы до сих пор не узнали великой истины, что для всякого рода успеха, возвышения в чем и где бы то ни было нужно одно знание — глубокое знание страстей человеческих; что блага мира сего доступны не уму, а коварству, что несчастливцы, которые сетуют на пренебрежение их учености или способностей и не умеют сыграть партии в любовь, в ненависть, в бескорыстие, во благо общее и в тысячу других игр, которыми занимаются люди, эти несчастливцы просто дураки! Кстати, позвольте вам предложить особого ликера, под названием… Эй, малый! подай нам туда, в другую комнату, О'Коннеля!

Рассуждения и в особенности последнее предложение коллежского асессора живо заинтересовало коллежского секретаря, и он с большим удовольствием согласился отведать О'Коннеля. Новые знакомцы уселись в углу особой комнаты, и между тем как Евтей, вперив взор в стоявшие пред ним рюмки, анализировал содержание их и старался составить себе точное понятие о вкусе этого содержания по его ярко-зеленому цвету, коллежский асессор Спичка, видимо желавший быть полезным бедному Беде, продолжал свое назидание:

— Если вы хотите составить себе какую-нибудь карьеру… позволите ли говорить вам откровенно?

— Сделайте одолжение. Ваши практические суждения уже указали мне кое-что важное…

— Итак, если вы хотите составить себе карьеру… У вашего начальника есть, конечно, жена, или что-нибудь вроде несчастной покровительствуемой сироты, или все это вместе?

— О! — воскликнул коллежский секретарь и, чтоб утишить волнение крови, произведенное этим вопросом, проглотил О’Коннеля. — У него есть и жена, и нечто, называемое Анной Алексеевной!

— Ну так приволокнитесь за начальницей и влюбитесь в эту Анну Алексеевну.

— Волочиться за начальницей? — сказал Евтей с видимым испугом. — Это было бы непостижимой дерзостью, цыганской наглостью! Это довело бы меня до…

— До степеней известных, — прервал его практический асессор. — Вы, молодой человек, слишком неопытны в делах житейских и вовсе, по-видимому, не знаете женщин.