Сычовские собутыльники хихикали. Сам он стоял сбоку по ту сторону стойки, равнодушно подавая мне пульки. Я злился все больше и больше.
И чтобы меня окончательно доконать, Сычов пролез под стойкой, взял из моих рук ружье, зарядил и с первого выстрела заставил вертеться мельницу.
Ликованию собравшихся не было границ.
Я понимал, в чем дело. Мушки были сбиты, это точно.
Чтобы пристреляться, надо было время. А я был злой…
Мой предшественник не успокоился. Он попробовал по одному разу все ружья. И непременно поражал какую-нибудь мишень. Смотри, мол, здесь никакого обмана нет, стрелять ты, братец, не умеешь, вот в чем дело.
Какой-то бес подтолкнул меня.
– Может быть, попробовать из своего?. – сказал я, как будто обращаясь ко всем и потянувшись к кобуре. Надо было выиграть во что бы то ни стало…
В тире наступила тишина.
– Смотри… – прохрипел Сычов. Его глаза сузились. Я
выстрелил, почти не целясь. Вдребезги разлетелось русалочье сердце…
На прощание я сказал Сычову:
– Шампанское можешь взять себе.
И вышел. Уже пройдя шагов десять, мне стало стыдно за свои последние слова. Надо было промолчать.
С этого дня Сычов перестал со мной здороваться.
После очередной анонимки (уверен, что опять дело рук
Сычова) майор устроил мне головомойку и влепил строгое предупреждение. Правда, устное! Сказать по чести, я еще удивился мягкости моего начальства. Что наказание по сравнению с тем, какой урок я преподал Сычову? Я даже придумал каламбур: «Майор Мягкенький действительно бывает мягенький»…
12
…Алешино письмо меня поразило. Бог ты мой! Моя сестренка влюбилась. Я попытался представить себе, как она идет с мальчиком в кино. Например, в «Звезду», что на набережной Степана Разина. Пытался и не мог. Перед глазами стояла розовощекая девчонка с толстой косой до поясницы. Она часто простужалась, и у нее распухал нос.
Как картошка.
Алешка влюбилась. В Калинине дождь. Какой может быть дождь в сухое, жаркое лето, с выгорающей на солнце полынью, с жестким, скрипучим суховеем?.
Да, это там, в Калинине. С Танькой из четвертого подъезда мы целовались летом в беседке, во дворе. И тогда тоже шел дождь. У нее на лице застыли крупные капли.
Она была не то в синей, не то в стальной курточке из болоньи. Тогда я перешел в восьмой класс.
Алешке – четырнадцать… В Калинине дождь. Неужели они целовались?.
…Свидетелем этой картины я оказался случайно.
Нассонов ходил по своему кабинету, размахивал правой рукой, словно рубил на полном скаку шашкой.
– Мне сцены из спектакля показывать нечего! Если бы в колхозе нашлась хоть одна душа, которую слушался бы
Маркиз, я послал бы тебя к чертовой матери, разрази меня гром! Потому что не привык зависеть от бабских капризов.
В чуть приоткрытую дверь виднелся профиль Ларисы.
Она теребила в руках платочек, отирая им щеки.
– То из кожи лезла – дай ей коня! Дали самого лучшего!