Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Прекрасно понимая страх, а может быть, даже ужас Арианы, Аристид пропустил свою спутницу вперед и сам сел рядом с ней, так что немцы оказались только напротив нее.

Трое офицеров друг перед дружкой старались угодить Ариане и ее кавалеру. Они пытались болтать по-французски, угощали обоих превосходным бордо, доставая бутылки из чемодана, стоявшего тут же под столом, велели официанту подать специально оставленный для немцев паштет из гусиной печени, открыть банку омаров и хоть из-под земли достать пару жареных цыплят, которые были бы такими же ароматными и поджаристыми, как те, что приносили им самим полчаса назад. И пусть он пеняет на себя, если не выполнит этот заказ. Ведь Германия и Франция теперь союзники на вечные времена, и союз этот должен найти свое выражение также в гастрономии. Гостеприимство — дело святое! Разве не так? И уж если осталась лишь одна альтернатива — либо вместе победить, либо вместе погибнуть, то стоит ли скряжничать? Теперь все, что есть у нас, принадлежит вам, а что есть у вас, принадлежит нам, nos habebit humus[23]. К тому же мужество и хладнокровие французских друзей, не побоявшихся ехать в поезде, который столько раз подвергался нападению партизан, свидетельствуют о их европейских взглядах и убеждениях. Может быть, за это время многим умным французам стало известно, что в ближайшие месяцы Гитлер применит новое чудодейственное оружие, которое решительно изменит ход войны и судьбы мира. За это следует выпить.

Бокалы звенели, опрокидывались на стол, вино растекалось лиловыми пятнами по белоснежной скатерти. От запаха макарон, обильно помасленных и посыпанных пармезанским сыром, кружилась голова; цыплята были поджаристые и нежные. Выставлялись все новые и новые бутылки. Ариана начала смеяться. Она смеялась буквально над всем, и чем больше смеялась, тем больше радовались офицеры и тем трезвее и настороженнее становился Аристид.

— Далеко ли едете, голубки́, в самый разгар войны? — поинтересовался офицер с моноклем.

— Можете говорить откровенно. Вашему маршалу Петэну мы, разумеется, доносить не собираемся, — пьяно осклабился другой.

Ариана смеялась, болтала что-то о политике, но, к счастью, немцы не понимали ее, хотя и не желали друг другу признаться в этом. Все трое ржали по-жеребячьи, кивали головами и часто невпопад поддакивали: «Oui, oui, compris, o-la-la!»[24]

Аристид доверительно сказал им, что он, как нитка за иголкой, следует за Арианой. Она подтвердила, что ее спутник на самом деле не знает, куда едет, — целиком подчинился даме своего сердца. На прямой вопрос, не совершают ли они свадебное путешествие, Аристид с милой улыбкой ответил:

— Не совсем свадебное, но, можно сказать, почти.

Этот ответ неожиданно для Аристида вызвал аплодисменты.

— Франция есть Франция! «Не совсем, но почти». Ха-ха-ха!

В хмельном веселье немецкие офицеры пели, хлопали Аристида по плечу, пили с ним на брудершафт, показывали фотографии своих жен, уверяли его, что в случае ошибки провидения наступит всемирный потоп, и целовали руку беспрерывно смеющейся Ариане, пока ее запястье не стало лиловым от красного вина.

Вдруг возле стола появился унтер-офицер и подал немцу с моноклем какую-то записку. Тот прочитал ее не сразу, но, прочитав, порывисто встал, поправил китель, застегнул его на все пуговицы и чопорно раскланялся. Лицо его посерело, он процедил что-то сквозь зубы на ухо своим собутыльникам и вышел. Они тоже моментально утратили свою веселость и словоохотливость, помаялись за столом еще несколько минут и, сославшись на то, что им скоро высаживаться, также направились к двери.

Схватив за руку Ариану, не желавшую расстаться со своим бокалом вина, Аристид потянул ее вслед за офицерами. Одного из них он спросил участливо, не может ли каким-либо образом быть полезным своим милым друзьям при их так внезапно возникших затруднениях. В ответ офицер устало пожал плечами, метнул тупой взгляд назад и вяло проговорил:

— На севере прорыв. Мечты о юге придется оставить! Держи, странник, путь на Спарту… — Он усмехнулся и тоже исчез.

Аристид и Ариана вернулись в свое купе. Здесь она как-то странно притихла, а Аристид, напротив, не мог преодолеть охватившего его приступа смеха. И чем больше он смеялся, тем сильнее убеждался в том, что с ним ничего плохого не случится, что он родился под счастливой звездой. И целовал Ариане руки.

Второй день был на исходе, когда поезд наконец прибыл на лионский вокзал. К этому времени у Арианы совсем исчезло досадное раздражение, вызванное бестактным смехом Аристида. Он долго и настойчиво убеждал ее, что смеялся над немцами; однако после своего моментального протрезвления она не находила их такими смешными и все еще сомневалась, не смеялся ли Аристид над ее кратковременным опьянением. Лишь неподдельная предупредительность — то, как он помогал ей надеть пальто, принес забытый в купе шарф, тащил трехпудовый чемодан, а также располагающая решимость, с которой Аристид взял ее за талию и прижал к себе, когда они через узкую дверь выходили с перрона, умиротворили Ариану.