Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Жизнь шла своим чередом, маленькая Мирка поступила в школу, а бабушка, как и прежде, помогала сажать картошку или вязать снопы, дергать лен или копать свеклу, в зависимости от времени года и от того, насколько новым хозяевам нужна была помощь старухи.

У нее все еще были крепкие ноги, гибкая спина, острый язык и такие зоркие глаза, что она без очков читала новую лужицкую газету.

Что касается газеты, то по старой привычке Янчова начинала с последней страницы, но потом все-таки возвращалась к первой, прочитывая ее строка за строкой.

Частенько она ворчала:

— Повесить они должны были этого негодяя! — имея в виду Круппа, которого приговорили только к недолгому тюремному заключению.

Или:

— Им бы тоже следовало прогнать к черту своих богачей. — Тут она имела в виду английских или американских рабочих, которым приходилось бастовать, чтобы добиться повышения заработка и не жить впроголодь.

Когда же однажды она прочитала в газете о себе, это привело ее в сильное волнение. Конечно, не все люди доживают до семидесяти пяти лет. Но раньше ни одна газета не писала о таких старых тружениках. Например, о Шлоссаревой, которой было за восемьдесят!

Она еще раз внимательно прочла то, что писали о ней в газете, а потом бросилась к Дубанам.

— Ты уже читала газету? — спросила она Дубанову, чистившую картошку к ужину.

— А там есть что-нибудь особенное?

— Не-ет, — разочарованно протянула старуха, соображая, как бы преподнести новость Дубановой. Но ей ничего не приходило в голову, и она в конце концов заметила как бы невзначай:

— Просто они написали про меня.

Тут Дубанова отложила свою картошку.

— Ну-ка где, покажи! Где?

Янчова уже держала указательный палец на нужном месте.

Дубанова прочитала, и старуха поспешно ушла. Она отправилась сначала к Вичасам, потом к Роаркам.

Роарк сказал:

— Скоро день твоего рождения, в одно время с президентом.

— Я знаю президента, — ответила Янчова. — Я ему кивнула тогда, в Бауцене, а он мне ответил. Но он моложе меня.

— Нет, — возразил Роарк, — через три недели ему исполнится семьдесят пять лет.

— Вот как? Но все-таки он моложе! — заметила Янчова. — Ведь прежде он был столяром, верно?

— Да, — ответил Роарк.

— Он увеличил мне пособие. Он-то знает, как живется старикам, которые трудились всю жизнь.

В следующие свои приходы она никогда не забывала напомнить:

— День рождения президента сразу после моего. Я его хорошо знаю. Он был ведь тогда в Бауцене.

Вчера старая Янчова опять сидела у Дубанов за столом и помогала ощипывать перья.

В мягком кресле, подаренном Дубану детьми к шестидесятилетию, расположился молодой Дубан, приехавший на несколько дней навестить родителей.

Янчова опять повторяла для него свой рассказ о великом сражении с таксами, о возе соломы, опрокинутом у ее порога, о ее «сидячей забастовке» в «домике», — о том, как она на протяжении пятидесяти лет воевала с начальством.

Когда она кончила, Мирка спросила:

— Бабушка, а что такое — начальство?

— Начальство? — задумалась старуха. — Да, начальство: раньше это были богачи, а теперь… теперь это мы.

— Кто мы?

— Ну, дядюшка Дубан, тетушка Дубанова… и президент, и Вичасы, и…

— И ты тоже, бабушка?

— Да, и я, — согласилась старая Янчова. Потом мотнула раза два головой и подтвердила: — Я тоже теперь начальство. — И, тихо рассмеявшись, добавила: — Хоть и совсем маленькое.

Перевод А. Зелениной и Д. Каравкиной.

Франц Карл Вайскопф РАССКАЗЫ

Зимой 1934 года на отдаленной турбазе в Исполинских горах не раз встречались между собой чешские и немецкие товарищи. Одни привозили газеты и листовки, другие — новости. Для общения у них была всего лишь ночь, те несколько часов, в течение которых разговор не умолкал ни на минуту. Многие из услышанных историй я записал. Вот одна, рассказанная горняком из Мансфельдского района.

СОБАЧИЙ ГУСТАВ

Теперь можно об этом рассказать, можно потому, что все участники событий либо мертвы, либо находятся в безопасности.

В общем, был у нас свой человек среди коричневых, в их так называемой «старой гвардии СА», — один вестфальский шахтер, который поначалу честно верил в «народное единство» и прочие национал-социалистские сказочки, а потом, когда увидел, что́ произошло после захвата Гитлером власти, жестоко в них разочаровался.

Сперва он, не показываясь и не называя себя, время от времени предупреждал нас о предстоящей слежке, о налете на какую-нибудь из наших явок, готовящейся облаве. Потом он установил с нами непосредственную связь и, наконец, стал бороться за наше дело с пылом, убежденно, как старый, испытанный товарищ.

Имени его я не знаю, да это и не имеет значения. Мы называли его так, как он подписал свою первую записку, посланную нам: «Собачий Густав».