Повести и рассказы писателей Румынии

— И когда только кончатся твои сверхурочные, — возмущалась Пия, пока я раздевался. — На кого ты стал похож — кожа да кости!

— А черт его знает, — бормотал я. Потом зарывался в одеяло и притворялся спящим.

На улице пахло жареными пончиками. Неожиданно для себя я оказался на летней ярмарке, которую устраивал местный горсовет. Крутилось колесо фортуны, взлетали кабины на цепях, тир ждал клиентов, торговали пончиками. В этот ранний час я был, вероятно, первым посетителем. Кинув монетку в автомат, я выиграл стеклянную кружку, которую там же и оставил. Купив пончик, отправился дальше. Пончик обжигал пальцы, и я ждал, пока он остынет.

Непредвиденные обстоятельства выбили меня из колеи, и я бесцельно бродил по улицам. Я представлял себя то безработным бродягой, то человеком, недавно подавшим в отставку. Два противоположных чувства соседствовали рядом: безнадежность отчаяния и радость освобождения, которого раньше я не испытывал. Нежданная свобода пугает и манит, как некая рискованная авантюра. Не преследуя в жизни никакой цели, ни за чем не гонясь, можно глядеть на мир независимо, чуть свысока, а только так, наверно, и следует к нему относиться.

С аппетитом уплетая поджаренный, густо посыпанный сахарной пудрой пончик, я почему-то вдруг вспомнил, как на лекции много лет назад кто-то задал вопрос: «А что вы можете сказать относительно воскресений в будущем?» Лектор ответил: «Вся неделя будет состоять из одних воскресений». — «А когда же работать?» — последовал вопрос. Действительно! Я даже перестал жевать, так ясно увидел перед собой педагога: он разглядывал нас как каких-то первоклассников, которым все надо разжевать и в рот положить, «А авто-ма-ти-за-ция? » — произнес он по слогам. Я снова принялся за пончик. В памяти прозвучали слова: «Государство об этом подумает».

Я взглянул на часы — не прошло и получаса.

Пожалуй, стоит посмотреть какой-нибудь фильм. Лета за границей видела много отличных фильмов. Каждое воскресенье она пересказывала мне содержание одного из них, после чего фильмы, которые показывали в нашем городке, не производили на меня впечатления. Я чуть было не стал пересказывать один из фильмов Пии, но вовремя одумался: Пия не выносила, если я ходил в кино без нее. Она наверняка спросила бы меня: «Когда ты успел посмотреть этот фильм? (Точно так же она потребовала бы объяснить, откуда взялась на мне пушинка, если бы она ее обнаружила.)

Неожиданно хмурое небо дало трещину, облака стремительно разошлись, и ярко заблестело летнее солнце.

Я совсем забыл про порт. Вот где кипела жизнь, вот где было на что поглазеть! Я вернулся обратно, снова прошел мимо тира, купил еще один пончик и спустился к порту.

У причала возвышался белый пассажирский пароход, на палубе его толпились светловолосые девушки в белых халатах. Давно я не видел здоровых, упитанных женщин — истинных немок! Моряк, тоже блондин, устроился наверху, на мачте, прикрыв колени клетчатым пледом. Он распоряжался судовым краном, поднимающим с причала ящики, молочные бидоны, корзины с овощами и фруктами. К корме корабля был привязан видавший виды баркас, дно его было выстлано толем. Походил он на тапок, потерявший пару и выброшенный на свалку. Время от времени баркас стукался о причал, к которому были приколочены для амортизации старые автомобильные шины, они отсылали баркас назад.

Люди таращили глаза на немок и слушали, как диспетчер, сидящая в пятке баркаса-тапка, разговаривает по полевому телефону, черный кабель которого спускался в воду. Диспетчер — молодая цыганка с широкими бедрами — была в мужских сандалиях на босу ногу. На смуглой шее цыганки красовался потемневший от времени рубец. Ее выцветшее ситцевое платье напоминало старый негатив, на котором яркие когда-то цветы выглядели теперь блеклыми пятнами. Платье облегало ее, словно шелковое, и было видно, что оно надето прямо на голое тело. С какого-то буксира при швартовке в воду свалились трубы. И водолаз поднимал их со дна одну за другой. Он обвязывал трубу цепью, подталкивал вверх, и тогда лебедка поднимала ее на борт. Иногда на поверхности мелькал его красный помятый шлем и снова с клокотанием уходил под воду. Два дюжих мужика качали помпу на баркасе, но, когда появлялась очередная труба, бросали это дело, ловко подхватывали ее и скатывали на причал. Из пяти труб, свалившихся в воду, осталось поднять еще две. Болтливый помощник крановщика в свой выходной день не нашел лучшего занятия, нежели давать пояснения зрителям. Он здоровался со знакомыми и незнакомыми, протянул руку и мне. Я почувствовал, что у него нет пальца. Одновременно он переговаривался с моряком в клетчатом пледе, сидящим на мачте.

— А какой марки скафандр у водолаза? — задал вопрос рыжий толстяк с портфелем.

— Английский, — пояснил помощник крановщика. — Если хотите знать, то лучшие водолазные костюмы — это английские. Коко — он показал пальцем вниз на дно, — носит костюм «made in London».

— Значит, — подхватил толстяк с портфелем, — мы даже скафандры импортируем…