Повести наших дней

— Да мы с тобой, Наташка, одинаково учены. Не по нашему тут писано. — И, продолжая самодовольно улыбаться, Хвиной заявил: — А как разукрасила! Сидела, верно, бог знает сколько ночей. Жалко, Ванька, что матери нет: порадовалась бы она… Честь ведь нам большая: сын — урядник.

— Скажи хоть, как ее звать? — спросила Наташка.

— Как звать, так и называть. Может, их десять было, — высокомерно отвечал Ванька.

Петька задорно смеялся, а Наташка, схватив Ваньку за плечи, потянула назад, стремясь во что бы то ни стало свалить его с обрубка.

— В другое время будете баловаться, — остановил Хвиной сноху и, обратившись к Ваньке, спросил: — Скажи лучше, Иван, надолго приехал?

Ванька не сразу ответил. Отстранив Наташку, он глянул на печь, на дверь, подтянул повыше голенища сапог и тогда только нехотя обронил:

— На две недели.

— Плохо, Ванька, что зимой ты пришел. Если бы летом, помог бы в работе. Тяжеловато нам. Когда уже красным конец придет?.. Ты ближе, сынок, к начальникам. Небось они знают?

— На полковом празднике был у нас из корпуса войсковой старшина. Говорил, что скоро побьем большевиков.

— Войсковой старшина? Старый или молодой?

— Уж седой. Лет под пятьдесят. Усы большие такие.

Наташка вмешалась:

— А отчего же у тебя, Ваня, усы не выросли?

— Послужу — вырастут…

— Без усов ты, Ваня, и на героя не похож.

— Ты, Наташка, баба и не понимаешь, что геройство не в усах, а на погонах, — вразумил сноху Хвиной.

Не сдержался и Петька. Ему досадно было слушать, как Наташка лезет в казачьи дела.

— Хоть бы понимала, — сказал он. — Из Ванькиных одногодков никто не приходил урядником на младшем окладе, а он — на старшем.

Наташка смутилась и, прищурив глаза, недовольно бросила:

— Подумаешь тоже, казак нашелся! За живое его взяло!..

— Казак! Так и есть, Наташка, — вступился Хвиной. — Петьке придется по мирному времени служить. Обмундирование будет тогда другое. Теперь вот Ванька старший урядник, а как его узнаешь издали? Погоны защитные, галунов нету и мундира тоже… В старину галуны на шее, галуны на рукавах, фуражка с кокардой… Идет служивый и земли под собой не чует.

— Ты, Иван, счастливый. Все же добился, заслужил урядника, — завидовал брату Петька.

— Заслужил, Петька, а все-таки последнее время не радуюсь этому… — Он помолчал и со вздохом добавил: — Вот допустим, что война кончилась, кадеты взяли власть в свои руки… А что нам с того?.. А то, что бери опять кырлыгу[1] и гоняйся за чужими овцами. Помнишь, батя, ты говорил мне, когда от деда отделялись: «Возьмем, Ванька, кырлыгу на год или на два, соберем деньжат, оборудуем кое-какое хозяйство и заживем». А как вышло?.. Двенадцать годов она у нас подряд. Крепко за нее ухватились. А отнимет кто — тогда либо побираться иди, либо всей семьей к Аполлону или к Степану в работники.

— Никто, Ванька, кроме бога, человеку ничего не даст. Другие все только и знают что отбирать. А большевики, так эти и вовсе всякому воровству и грабежу учат…

Ванька прервал отца:

— У нас, батя, кроме кырлыги, и брать нечего, можем не опасаться. — И он усмехнулся, поглядывая на печь, где сидел меньшой брат.

— Правда, Иван, пущай бы у нас кырлыгу отняли. Осточертела она, — сказал Петька.

— Помнишь, батя, — начал опять Ванька, — когда восстание поднялось против большевиков, все говорили: «Не хотим коммунию, против большевиков не пойдем». А нынче многие раскусили, что коммуния и большевики — одно и то же. Кто не хочет коммунию, тот не хочет и большевиков. Не надо науки большие проходить, чтобы догадаться. Войсковой старшина Греков во время восстания кричал: «Бей коммунистов, а большевиков не трогай!» А сейчас он кричит совсем по-другому: «Руби сволочей большевиков!» Во время восстания офицеры без мыла лезли куда не полагается и говорили: «Казаки, станичники, решайте вы, как знаете, а мы — ваши слуги. Нам жалко вас и жалко Дон. Дальше донской границы не пойдем ни шагу. Надо Дон очистить». А как освободили Дон, так прямым сообщением пошли на Воронеж и Тамбов. Теперь оттуда пугнули их. Я говорю, батя, нашего мнения им не потребовалось…

— Ванька, — перебил его Хвиной, — да ведь казаки все тут, а не на той стороне.

— А Россия, батя, там. Есть там и казаки.

— Должно быть, дураки! — заметил Хвиной и недовольно отмахнулся.

— Нет, батя, хоперских и усть-медведицких казаков и там много, и командует ими полковник Рубцов. Сбруя и обмундирование у них казачьи.

Хвиной невольно вспомнил слова Ивана Петровича. Тот тоже еще недавно говорил, что казаки есть и у большевиков. И он задумался.

На столе загремели ложки — Наташка готовила вечерять.

— Нынче у нас, Ванька, одни щи. Завтра наготовлю лапши и пирожков с картошкой. Садись… Батенька, что задумался? Служивый пришел, надо радоваться, а ты нос повесил.

— И в самом деле! Садись, Иван. Петька, слазь с печи. Что людям, то и нам…

Отпуск Ваньки близился к концу. Неожиданно прошел слух, что большевики находятся в тридцати верстах от хутора. Не завтра, так послезавтра они должны прийти в Осиновский.