Повести наших дней

Василий Васильевич сидел на оголенном от снега выступе, как в седле. Но всадник он был жалкий: плечи перекосились, голова повисла. Иногда в его бормотании можно было разобрать слова: «Что там с ними? Надо ль мне было убегать и оставлять их за все в ответе?»

Только перед самой зарей фрицы взбудораженно загалдели. Тут же гул моторов заглушил их галдеж. Взревели танки. С тяжелым шорохом в отножине яра обрушилась одна, потом другая глыба.

Груня опять с кошачьей цепкостью взобралась по откосу, чтобы своими глазами увидеть, что там в хуторе. И она крикнула в яр: «Гады тронулись!.. Погибели вам всем до одного!»

Помнит Огрызков, что именно в эти секунды озноб потряс его с такой силой, что, казалось, руки, ноги в тряске вот-вот оторвутся от его тела. Сознание быстро заволакивало туманом. Последнее, что он услышал, были слова Полины: «Титушка, милый! Что с тобой?!»

Теперь он, Огрызков, напряжением воли из кусочков, которые сохранила память, старается уяснить, что в них было истинной жизнью, а что — его больным воображением. Ему в этом помогает Полина. Она сидит на стуле у изголовья. Глаза у нее, убеждается Тит Ефимович, по-прежнему синие, но блестят они еще больше. Он легко догадывается — почему. Они сияют счастьем, радостью и нежностью к нему. Он старается уйти от этой мысли. Он чувствует, что от него остались кожа да кости и еще сильно разросшаяся борода.

— Полина, мы с самого начала попали к Струковым? — спрашивает он.

Полина улыбается:

— Мы тебя с дедом Демкой перевезли сюда на длинных салазках из другой хаты.

— Ты, Полина, имей терпение в разговоре со мной. За долгую болезнь память моя многие заклепки растеряла. Надо ж их ставить на место. Скажи, а это было или мне примерещилось: будто к постели подошла молодая красивая женщина и стала внушать мне, что она и есть Матрена, неверная жена Якова Максимовича Прибыткова.

— В точности было.

— Так ей же надо было вручить письмо от Якова Максимовича.

— По твоему приказанию я письмо вручила ей.

— Про то, как вручала, убей, не помню.

Полина ласково шутит:

— Значит, про красивую женщину хорошо помнишь, а про письмо память отшибло?

Тит Ефимович отмахивается сильно похудевшей рукой. Полина целует эту руку и успокаивает его:

— Ты не падай духом. Ты только выздоравливай. И красивые тоже не будут от тебя отворачиваться. И я тебе дозволю сотню самых красивых перецеловать. Поставишь их в шеренгу — и чмокай себе в удовольствие.

Оба вытирают слезы тихого смеха. И вот еще один повод обменяться веселыми улыбками: Полина высказывает сожаление, что Титу не довелось видеть, как Матрена, прочитав письмо Прибыткова, сначала ухарски отплясывала, а потом горько расплакалась. А утешила себя словами: «Дорогой Яша, будешь любоваться на меня с правой стороны. Она осталась неповрежденной. А левую буду держать в затемнении».

От Полины, от Евдокии Николаевны — матери Матрены, Огрызков узнал про горькую историю бывшей жены Прибыткова, наказанной за женское кокетливое своеволие…

В свое время Матрена рванулась к Косте Кустову. Она решила, что самое заманчивое — прожить жизнь в свое удовольствие, и поверила, что с Костей Кустовым помех для этого не будет. Ведь это он, а не кто другой разглядел и оценил ее женскую красоту.

* * *

…В разгар лета началась эвакуация раненых из областной хирургической больницы. Тех, кто нуждался в курортном «долечивании», отправили в Закавказье…

Молодые врачи областной хирургической больницы Константин Кустов и Матрена Струкова (в ее документе об окончании института стояла эта фамилия), сдав больных врачам курорта, поездом возвращались в свой город. Часть пути они уже проехали в полутемном, тесном вагоне. Проникать в него дневному свету мешали и полосы бумажной оклейки на окнах, и лесистые горы, обступавшие дорогу с обеих сторон. В вагоне сразу посветлело, как только горы, что с левой стороны, остались позади, и перед окнами расступилась широкая синева моря… Пассажиры оживленней заговорили, сильней запахло ремнями, сапогами, ведь большинство были люди военные.

Константин не отрывал глаз от моря и все рассказывал Матрене, в каких местах побережья он побывал. Хвалил эти места за их своеобразие, но не забывал подчеркнуть, что лучшего места, чем городок М., он не знает. Там у него хорошие знакомые — обстоятельные люди… У них он жил на квартире. У самого моря, на окраине города.

— Мы этот городок уже проехали? — спросила Матрена.

— Часа через три будем проезжать. Покажу тебе его.

Но до городка М. они не доехали. Поезд задержался на одной из станций. Пассажирам было объявлено: где-то впереди фашисты с самолетов повредили мост через горную речку, на отдельных участках разрушили полотно дороги. Точно никто не знал, сколько еще тут простоит поезд. Военные пассажиры, которых торопили их дела, узнали лишь то, что к станции, где можно будет пересесть в другой поезд, надо идти только правой лесистой, горной стороной. Идти с предосторожностью…

Костя без толку суетился, несколько раз бегал на вокзал… Вернувшись, он сказал Матрене: