Повести наших дней

Сегодня, покачивая головой, думал: «Уважаемая Лидия Наумовна, я давно научился пришивать пуговицы, штопать носки, зашивать распоротое. Вы ж, Лидия Наумовна, хорошо знаете, что столовая — она та же. И я запросто проложил туда дорогу вовсе не потому, что вас здесь нет, а потому, что в последние годы вы забывали, что мне, не такому уж требовательному человеку, надо было и позавтракать и пообедать… И все-таки это — мелочь, приманка для избалованных. На эту приманку я не шел и не пойду!»

Дальше она писала:

«Я, конечно, благодарна Григорию Борисовичу и Евгении Борисовне. У Умновых мне спокойно, уютно, как нигде. Не раз уже спрашивала себя, чем заплачу за их сердечность. Душевная уравновешенность Умновых, режим их жизни с каждым днем укрепляют мои нервы. Как-то за завтраком Григорий Борисович намекнул, что если бы ты не был таким «ершистым», то смог бы приезжать к ним, денек-другой отдохнуть — и опять домой, за работу… Узнала, что рецензию ты все-таки сдал в редакцию. Хотя здесь меня считают своей и ни за что не станут по-иному относиться, все же я пристыжена твоим поступком. Получается, будто ты умышленно все делаешь назло своей семье. А сколько причиняешь неприятностей хорошим людям!.. Григорий Борисович почти каждый день ездит в редакцию из-за этой рецензии.

Михаил Владимирович, конечно, твоя рецензия не увидит света, а жизнь наша ухудшится. Так лучше пойди в редакцию и забери ее. Признайся, что погорячился и написал не то, что надо. Уверяю, что Стрункин и Умнов оценят это, и нам будет лучше. Сделай ради меня и ради Кости.

Л. Гаврилова».

Я на это ей ответил:

«Уважаемая Лидия Наумовна, нас с Вами разделила широкая река. Своим сильным течением она снесла все мосты, сорвала с якорей лодки. Смешно протягивать руки с одного берега на другой. Умнов, пишете Вы, заручился поддержкой, но люди, у которых он заручился ею, и от нас не отгорожены стеной. И правду нам легче отстоять. А Костя — он не Ваш, а наш союзник. Да, Лидия Наумовна, тут Вы просто дали маху!»

Запись шестая

Утро… Солнце. Небо — без единой облачной помарки. Широким коридором улицы порывами дует ветер. Сегодня он неустойчив: робея перед встречными машинами, жмется к тротуарам и затихает где-то тут, между высокими домами и ветками акаций, тополей и кленов. Зная, что с минуты на минуту должна мне позвонить Варя, я торопливо одеваюсь и вскользь весело думаю о сегодняшнем ветре: «С чего-то он вдруг постарел? Стал задремывать на ходу? Или у него тоже находятся причины круто менять настроение? Жалко, ветер, что мы с тобой в это утро такие разные!»

Звонок. Она спрашивает:

— Михаил Владимирович?

Я отвечаю не просто «да», а — «да! да! да!».

— Можно знать твою программу?

— Моя программа, Варя, вчерашняя: донские песни и Листопадов! И то и другое с большой буквы! Ты согласна с такой программой?

— Имеется одно добавление.

— Какое?

— Сначала зайти в столовую и легонько позавтракать.

— Возражений нет, — отвечаю.

Что завтрак для людей, охваченных желанием высказать наболевшее?.. Наболевшее неумолчно звенит в тебе, заставляет рисовать одну картину за другой. Но все они неустойчивы, ни одна не завладевает моим воображением. Нет, вот одна четко обрисовалась и стоит перед глазами.