Повести о карме

но разгорячившись, заговорил как все.

Когда же он успокоился,

то вновь стал косноязычен.

Весёлый Пёс заикался, будучи бродягой,

Весёлый Пёс заикался, став торговцем рыбой.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Заика, поняли мы,

запомнили мы.

Сэки Осаму:

Ерунда! Чепуха! Пустая болтовня!

Свидетели показали,

о, свидетели подтвердили,

что Весёлый Пёс был заикой.

Заикой он остался и в теле торговца.

Где здесь корень ошибки?

Что тут выкапывать?

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы — память юного самурая.

Мы — свидетели допроса, давшие показания.

Весёлый Пёс был заикой, сказали мы.

Пьяный, он и слова не мог произнести

без того, чтобы не споткнуться

три раза,

пять раз,

десять раз.

Как вода на рифах,

как чай, взбитый венчиком,

пенились слова его на устах.

Трезвый, он говорил чётко и связно,

трезвый, он ловко молол языком.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Пьяный заика, сказали мы,

но не трезвый, нет!

Так запомнили мы.

Рэйден:

При первой нашей встрече

Акайо дышал саке, потел саке

мочился саке.

И заикался, стуча зубами.

Когда я во второй раз явился к нему,

желая поблагодарить за подарок,

от Акайо не пахло саке.

Он был трезв,

как птица в небе, как конь на скачках,

и всё равно заикался!

Отчего бы ему трезвому стучать зубами?

Булькать глоткой зачем?!

Отчего бы не молоть языком,

как мельничный жернов мелет зерно?

Лживый торговец путался в заикании,

то коверкал речь, то нет,

и всегда невпопад!

Подражая бродяге,

он не знал, когда следует остановиться.

Плохой, скверный актёр!

Сцена 2

Сэки Осаму исполняет танец, посвящённый Фукурокудзю — божеству счастья, дарующему мудрость. Во время танца Сэки держит напротив лица маску старца с огромным лбом.

Сэки Осаму (завершив танец):

Ты заинтересовал меня, юноша!

Возможно, ты не такой глупец,

каким выглядишь утром и вечером,

и ночью, когда спишь.

Значит, заикание?

И это всё?

Рэйден(бьёт поклоны):

Осмелюсь заявить, нет,

не всё!

Сэки Осаму:

Что же ещё?

Рэйден:

Записки, оставленные мне,

записки с пословицами!

Сэки Осаму(изумлён):

Записки с пословицами?

Нет, вы слышали: записки? Пословицы?!

(Расхаживает по сцене, топает ногой.)

Неслыханная дерзость!

Немыслимая глупость!

Немедленно объяснись, болтун!

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы — память юного самурая.

(Декламируют, подражая голосу Рэйдена.)

Когда мой дом был разгромлен,

когда мой отец был избит,

когда была связана наша служанка,

налётчики оставили мне записку.

«Прикрывая голову, не оголи спину!»,

говорилось в ней.

(Вразнобой, под грохот барабанов.)

Прикрывая голову, поняли мы,

не оголи спину, поняли мы,

запомнили мы.

Сэки Осаму:

Не лезь не в своё дело — хуже будет!

Вот что гласила записка.

Прозрачный намёк,

прозрачней воды в ручье!

Хор:

Мы — духи воспоминаний,

мы — память юного самурая.

(Декламируют, подражая голосу Рэйдена.)

Когда я узнал о долге Акайо,

о деньгах, занятых им у контрабандистов,

и продолжил расследование,

не смущаясь угрозами, презрев осторожность,

мне прислали иную записку.

«Из боевого лука по мышам не стреляют!»,

говорилось в ней.

Из боевого лука, поняли мы,

не стреляют по мышам, поняли мы,

запомнили мы.

Сэки Осаму:

Не рискуют жизнью ради ничтожной цели,

не тратят силы на пустяки,

не поджигают дом, чтобы вывести насекомых!

Вот что гласила записка.

Ясный намёк,

ясней весеннего неба!

Дважды тебя предупредили,

глупый самурай,

дважды сказали: не лезь, уймись!

Рэйден:

Осмелюсь возразить,

взгромоздить дерзость на дерзость!

Первая записка угрожала мне:

«В чужие дела не суйся!»

Вторая записка объясняла мне:

«Не рискуют из-за собачьего чиха!»

Станет ли объяснять тот, кто вчера угрожал?

Станет ли уговаривать тот, кто ворвался в твой дом,

избил твоего отца,

испугал до икоты твою служанку?

Трижды нет, четырежды и пятикратно!

Сэки Осаму:

О, миг ясности в сплошном тумане,

прозрение в слепоте!

Записки писали разные люди?

Рэйден:

Разные люди разными почерками.

Грубым, с ошибками в первом случае,

грубым, но без ошибок во втором.

Оба писца скверно владеют кистью,

но первый — дикарь, тупая башка!

Сэки Осаму:

И что же ты сделал, юноша?

Как ты поступил?

Надеюсь, ты ринулся в бой?

Рэйден:

Умоляю простить мою трусость,

но я не ринулся в бой, размахивая плетью,

а сел и задумался.

Что хотели сказать мне второй запиской?

Первая угрожала, тут нет сомнений,

но вторая?!

Сэки Осаму(задумчиво):

Из боевого лука не стреляют по мышам,

не рискуют из-за собачьего чиха,

из-за денег, которые должен торговец рыбой,

не врываются в дом дознавателя,

не бьют его отца,

не пугают служанку.

«Если Акайо и был нам должен,

Мы не вторгались в жилище семьи Торюмон!»

Вот что гласила вторая записка!

Так значит, контрабандисты ни при чём?

Кредиторы Акайо ни при чём, да?

Кто же виноват?!