Повести о карме

Ничего подобного, уверился я. Ей хочется об этом говорить. Ей очень хочется об этом поговорить. Но это что-то личное, порочащее честь её падчерицы. Госпожа Кейко ждёт, когда я заставлю её продолжить. Хорошо, я не против.

— Служебный долг, — повторил я. — О, этот служебный долг!

И сдвинул брови. Не знаю, как сдвигал их покойный господин Сидзука, но живой старший дознаватель Сэки хмурился именно так.

— Вы заставляете меня смущаться, — чирикнула госпожа Кейко. — Ну хорошо, если вы настаиваете, я продолжу. Понимаете, когда молодая женщина и молодой мужчина странствуют вместе, пусть даже в качестве наставницы и ученика… Вы понимаете меня?

— Извините, нет.

— Ах, как вы ещё молоды! Ваша душа чиста, а помыслы добродетельны. В случае, который я имела несчастье упомянуть, люди думают, что мужчина и женщина вступили в порочную связь. Их полагают любовниками, теперь вы понимаете?

— Теперь да.

Все-таки я болван. Будем надеяться, с годами поумнею.

— Начались грязные сплетни. Мой муж был очень обеспокоен таким поворотом дела. Он опасался, что на доброе имя семьи ляжет тень. Поэтому он и вызвал письмом господина Нобуюки, желая поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, наедине. Не сомневаюсь, что господин Нобуюки разрывался между верностью своей наставнице и просьбой её отца. Как вы уже знаете, последнее победило.

— Вы присутствовали при их разговоре?

— Тайно, за ширмой.

— С разрешения мужа?

— Разумеется. Более того, он сам просил меня о присутствии.

— И что же сказал господин Нобуюки?

— Он признался, что влюблён в маленькую Йоко. Заверил, что она ничего об этом не знает. Что она ни разу не проявляла к нему чувств, естественных между влюблёнными, а он никогда не переступал границу отношений между сенсеем и учеником. Ни взгляда, ни намёка.

— Вы поверили ему?

— Кого интересует мнение слабой женщины? Главное, что мой муж поверил. Они пили саке: много, слишком много. Мой муж разговорился. Он признался господину Нобуюки, что потворствовал интересу дочери к боевым искусствам — и теперь жалеет об этом. Сказал, что до сих пор страдает, потеряв сына…

Ага, сына. Про потерю сына я уже знал.

— Мой муж радовался, что в учениках у дочери оказался такой благородный, такой достойный юноша. Сплетни — ложь, сказал он. Грязная ложь! Пусть сплетничают, все языки не укоротишь. Важно, что он сам теперь знает: честь семьи не запятнана. Затем он попросил господина Нобуюки не докладывать маленькой Йоко об их встрече. Юноша долго колебался, но в конце концов согласился.

— Потом он уехал?

— Да.

— И на этом всё?

— Больше мы никогда его не видели.

— Вы сказали, что ваш муж страдал из-за потери сына?

— Это естественно. Утратить первенца — что может быть ужаснее?

— Позвольте ещё один вопрос. Как пережила потерю брата ваша падчерица?

Не будь брови госпожи Кейко выщипаны, они бы сейчас уползли на лоб, к нарисованным.

— Пережила? Она? В этом-то возрасте? Да что она тогда понимала?!

— Ну, не скажите. Семь лет — вполне достаточный возраст.

— Семь лет? Какие семь лет? Её брат умер во младенчестве!

— Что? Вы уверены?!

— Брат маленькой Йоко не прожил и трёх дней. Мой муж часто рассказывал мне об этом страшном событии, унёсшем жизни его первой жены и сына. Не думаю, что он лгал. Во всяком случае, когда господин Сидзука взял меня в жены, из детей в доме была только маленькая Йоко. Господин Сидзука каждый год жёг благовония в память о своём умершем сыне. Нет, вы явно ошиблись: Йоко росла одна-одинёшенька. Брат? Разве что тень, сотканная из вымысла и рассказов окружающих.

— И господин Нобуюки знал об этом?

— Конечно. Мой муж поведал ему о своём горе во всех подробностях.

2 «Правда, обернувшаяся молнией»

Война, стучали копыта. Война.

Путь.

Путь коварства, откликался ветер в соснах.

Коварства, соглашалась хвоя, порыжевшая за лето. Сосновые иголки знали о коварстве всё. Вот ты, глупая игла, считая себя умной и вечнозелёной, греешься на солнце. Лучи гладят тебя, ласкают, поют песню о твоей красоте, и не успеешь оглянуться — ты уже лежишь на земле, сухая и жёлтая, и дождь превращает тебя в уродливую гниль.

Обмана, напоминал ветер. Путь коварства и обмана, не забывайте об этом. Вот я зашёл с запада, а вот я уже дую с востока. Вы думали, я несу прохладу в зной, а я несу промозглый холод, гоню косматые тучи, веду стадо буйных ливней.

Война — путь коварства и обмана.

Качалась палуба корабля — я не замечал. Тянулись холмы — я не видел. Начинались поля и огороды, блестели мокрой землёй, заканчивались — мне было не до них. На почтовых станциях хозяева гостиниц молча выделяли мне комнату и без возражений позволяли Мигеру ночевать в сараях. Наверное, им очень хотелось вступить со мной в спор, выгнать безликого прочь, но они смотрели мне в лицо, мелко кланялись, скрывая дрожь, и быстро уходили на кухню.

Война, слышали они. Путь коварства и обмана.