Глинистая земля осенью вечно раскисала из-за дождей. За последние сутки она успела подсохнуть, но не слишком: дожди шли, считай, каждый день. Ага, тут, у забора, по словам Хизэши, лежал труп. Прав досин: какие ещё следы? Что не затоптали прохожие, то смыло водой.
Да, я обещал господину Сэки угомониться. Сказал, что сообщу досину о нападении на мой дом. Вот, иду сообщать. Переулок Сандзютора — как раз по дороге к лапшичной. Иду, куда велено, подчиняюсь приказу. А что задержусь и поглазею по сторонам, так это пустяки.
Забор? Высокий, в полтора человеческих роста. Белая штукатурка. Ну, раньше была белой. Сейчас она серая и унылая из-за пропитавшей её влаги. Над забором пальцами великана свешиваются узловатые ветви дикой груши: чёрные, корявые. Листья облетели, лишь немногие — чешуйки осенней меди, почерневшие по краям — ещё цепляются за ветви. Когда нашли тело, листьев было больше, в этом можно не сомневаться. Останься они на месте, и я бы тоже не заметил клочок ткани, зацепившийся за обломанный сук.
Трепещет, будто знамя.
Ветхая от времени ткань. Похожа на струйку грязного песка. По словам трупожогов, бродяга носил куртку песочного цвета.
Упасть в грязь от толчка в грудь? И не только разбить затылок, но и сломать шею? Да, такого человека не назовёшь любимцем судьбы! А вот если свалиться с забора… Нет, с груши. При падении легче лёгкого треснуться затылком о край забора. Тоже невезение, конечно. Но, как известно, и обезьяна иногда падает с дерева. Что уж говорить о пьянице-бродяге?
Да, тогда и затылок, и шея. Тогда понятно.
Что же это получается? Если Весёлый Пёс свалился с дерева, значит, он врал, когда говорил мне, что толкался с торговцем?
Гром и молния! Он же ни разу не сказал, где именно они толкались! Выходит, они сперва на забор залезли? На дерево? И там уже толкаться начали?
Я отчаянно замотал головой. Картина, представившаяся мне, напоминала историю в жанре
Сдержать хохот мне не удалось.
Двое крестьян, кативших мимо тележку с овощами, шарахнулись прочь, едва не вывалив свою редьку в грязь. Низко поклонившись, они ускорили шаги, торопясь убраться подальше от подозрительного молодого самурая. Хохочет? Уставился на забор? Мало ли что у безумца на уме?! Ещё вытянет плетью, ни за что ни про что!
Бродяга требовал у Акайо денег на выпивку. Почему? Потому что был трезв, а от торговца разило саке. Но Хизэши сказал, что от трупа разило саке! Значит, Весёлый Пёс успел-таки выпить перед смертью.
Может, выпил, да мало, добавить хотел?
Один мелкий обман. Второй мелкий обман. Да, господин Сэки, я помню. «И чтобы я больше не слышал от вас про этого злополучного торговца!» Долг самурая — подчинение. Так ведь я вам ничего и не рассказываю, Сэки-сан. Вы и словечка от меня не услышите. Думать-то мне об этом можно, а? Размышлять? Что тут такого?! Сейчас к досину пойду, расскажу ему всё…
А может, зря я на человека наговариваю? Может, тот клочок — вовсе не от куртки Весёлого Пса? Мало ли, что на дереве застряло?
Не проверишь — не узнаешь.
Я огляделся — вроде никого. Мигеру не в счёт. Подпрыгнул: уй-й-й! До клочка не достал, так ещё и приземлился неудачно. В больное колено будто стрела вонзилась! В меня никогда не вонзались стрелы, выпущенные из лука, но поверьте на слово: так оно и бывает.
Нет, не допрыгнуть. И на забор не залезть. Подложить что-нибудь в качестве ступеньки? Я огляделся: ни камня, ни колоды. Глина да глухие заборы. Тот, что напротив, подпирал Мигеру.
Мигеру.
Только не это! Только не он! Не
У меня что, есть другой выход?
Да, есть. Повернуться и уйти.
— Мигеру, подойди. Видишь тот обрывок ткани?
— Вижу, господин.
— Что это, по-твоему?
— Обрывок ткани.
— Сам знаю! Что это за ткань, по-твоему?
— Грубая. Песочного цвета.
— Хлопок? Холстина? Шёлк?
— Не знаю, господин. Отсюда не разглядеть.
— Залезь и посмотри.