Повести о карме

Гав! Гав-гав!
Живая, обрадовался самурай,
и восхвалил небеса.
Бодрая, сказал монах,
и даже чрезмерно, да.
Вы давали ей то, что принёс я вчера,
так спросил самурай.
Вы давали ей это?
На ужин давал, ответил монах,
и на завтрак тоже.
Она брызжет энергией, отметил монах,
и это было правдой.

Хор:

Так поняли мы,
так запомнили мы.

Актёр в гриме собаки:

Гав! Гав-гав!
Лекарство старое, сказал монах,
выпал осадок, сказал он.
Как бы нам заполучить новое, свежее?
Мы бы сравнили их,
мы бы сразу всё поняли!
Добуду, ответил ему самурай,
умру, а добуду свежее!

Хор:

Умру, а добуду, сказал он.
Мы помним,
о да, мы помним!

Иссэн:

Одно снадобье возбуждает,
другое успокаивает.
Я пробовал их,
убедившись, что это не яд.
Вытяжка марумеро — вот в чём беда,
вот что убило Мизуки-сан,
привело её к гибели.

Сэки Осаму:

Вы монах, бритая башка,
чтец сутр,
молитвенная глотка.
Вам ли спорить о ядах?
Разбираться в снадобьях?
Кого вы хотите обмануть?!

Иссэн:

Я не родился монахом,
я родился сыном аптекаря в Нагасаки.
Я обрил голову в двадцать три года,
когда мой отец разорился,
мой несчастный отец.

Сэки Осаму (с насмешкой):

Он был скверным аптекарем?
Люди избегали его лавки?
Он лечил от поноса корой круши́ны[27]

?

Иссэн:

Он не платил бандитам,
требовавшим часть выручки.
Да, люди избегали его лавки!
Возле отцовской лавки
людям ломали ноги,
не ходи сюда, говорили им,
здесь тебя не излечат.

Сэки Осаму (обходит вокруг монаха):

Тысячу раз молю о прощении,
тысячу раз склоняю голову.
Я усомнился в вас,
я отнёсся с презрением к мудрецу,
теперь меня гложет раскаяние.
Как глупо распускать язык!
Как это низко!

Иссэн:

Шумит ветер в соснах.
Нам кажется, что сосны говорят,
но это всего лишь ветер.
Не браните себя, господин,
вы ни в чём не виноваты!
Каков же будет ваш приговор?

4 «Позор! Преступление!»

Пьеса закончилась.

Не то чтобы я ждал аплодисментов, но поведение Сэки Осаму ввергло меня в пучину отчаяния. Дознаватель вернулся на помост, сунул веер за пояс и расхохотался. Я смотрел, как он смеётся, широко разевая рот, и на сердце у меня лежал груз в сотню канов[28]. Над кем ещё мог хохотать этот дракон, если не над дурачиной Рэйденом? А я-то надеялся, что мой рассказ смягчит сердце господина Сэки!

— Вы были правы, почтенный Иссэн, — отсмеявшись, бросил он настоятелю. — У этого парня в каждом рукаве по истории! Не спорю, тут я вам проиграл. Я ждал вороха глупостей и ошибся. Тысячу раз молю о прощении!

Старик кивнул, пряча улыбку.

— Но всё-таки надо признать, что вы тоже уступили мне одну схватку. Не правда ли? Я говорил вам, что мальчик явится с докладом? Вы же утверждали, что преданность семье победит. Я ставил на долг самурая, вы ставили на долг перед семьёй. И что? Кто из нас оказался прав?!

— Вы, Сэки-сан, — монах поклонился. — Каюсь, я заблуждался насчёт юноши.

— Вот! Вот!!! Не зря я оставил стражникам указание пропустить его без проволóчек. Не зря велел отправить мальчика ко мне, едва он явится. И наконец, я сегодня вызвал вас, потому что чуял: горячая натура не выдержит долгого ожидания! Тонкий расчёт, вы согласны?

Иссэн развёл руками. На меня он старался не смотреть.