Повести о Куликовской битве

Князь же великий Дмитрий посла брата своего, князя Володимера, вверх по Дону, в дуброву зелену, яко утаитися полку его. Вдаст ему витезей много двора своего. Еще отпусти с ним известнаго того воеводу Дмитреа Волинского. Противу живоноснаго тога праздника рожества святыя богородицы, осень же бе тогда долга, и; днем еще летним сияющим и теплота бы и тихость. В нощи той мраци росни явишася. Воистину[410] бо рече: «Нощь несветла неверным, а верным же просвещена есть».

Сказание о приметах Дмитреа Волинъского

Пришед Дмитрей Волинец, рече великому князю, Володимеру брату, утаився единь в поле: «Выедите ис полку вон, да скажу вам примету свою!» Уже бо нощ глубока и заря потуше. Дмитрей же Волынец всед на конь и поим с собою князи едины суще, и выихаша на поле Куликово[411], и став посреди обоих полков своих и татарскых, и рече Волынец: «Слушайте[412] с страны[413] татарскых полков». Слышав же стук велик и клик труб гласяще, и бысть съзади их волци воюют вельми, по десной их стране орлове кличуще, и бысть трепет птич велик вельми. Противу же им брани, акы горам играющим, по реце же той, по Нейпрядве, гуси и лебеди крилми плещуще, необычно грозу подают. Рече же Волынец великому князю: «Слышите ли, княже, что?» Они же рекуще ему: «Слышахом, гроза велика есть, брате!» И рече Волынец великым князем: «Обратытеся на полны рускыа и слышите, что есть». И бысть тихость велика. И рече Волынец: «Что слышасте, княже?» Они же рекоша ему: «Ничто же, токмо видехом от них от множества огненыа зари снимахуся». И рече Волынец великому князю: «Остани, госпоже княже». И рече Волынец: «Добро знамение есть и призывай бога неоскудною верою!» И рече Волынец: «Еще ми примета есть княже». И снийде с коня и, паде на десное ухо, приниче к земле и лежа на долг час и, въстав, абие пониче. И рече князь великий Дмитрей Иванович: «Что есть, брате?» Он же не хоте ему сказати. Князь же великий понудив его, и он же: «Едина бо есть ти на пользу, а другаа скорбна». Волынец же рече: «Слышах, господине княже, землю надвое плачющеся: едина же есть елиньскым языком чад своих напрасно плачущеся и въпиюще, акы вдова, а другая же страна, акы некаа девица тихо и жалосно плачущеся, акы некто един в свирель просопе плачевным гласом. Аз же, княже, множество тех примет испытах. Сего ради, княже, надеюся на бога, святыми мученикы Борисом и Глебом, съродникы вашими, аз же, княже, чаю победи поганых, а Христианом много падениа будет».

Слышав же то князь великий проелезися вельми, и рече: «Таче да будет победа дръжавне господне!» Волынец рече: «Не подобает, государю, сего в полцех поведати, но токмо вели богу молится и святых его призывати, и рано утре вели подвизатися на коня своа, и всякому воину вели крестом въоружатися, то есть непобедимое оружие на врагы».

О видении святых мученик Бориса и Глеба

В ту же нощ бе некто муж, именем Фома Хецибеев, разбойник, поставлен на сторожи от великого князя на реце на Чюре Михайлове. Мужество бе его на крепцей сторожи стоа от поганых. И сего увери бог и откры ему видети в нощи той видение велико. На высоте виде облак изряден. И прииде же некий полк от востока велик зело. От полудныя же страны приидоша два уноши, светла лице их светящеся, яко солнце, имуще в руках своих мечи остры. И рекоша два юноша полковником татарекым: «Хто вам повеле отечество наше требыти? Нам дарова господь». И начаша сечи. Ни един от них не избысть. Оттоле же человек той верен бысть[414] и целомудр. И поведа великому князю видение единому. Он же рече: «Ни поведай никому же!» Князь же великый въздев руце на небо и нача плакатися и глаголати: «Господи человеколюбие, молитвами святых мученик Бориса и Глеба помози, господи, яко же Моисею, яко Давиду на Галиада, и пръвому Ярославу на Святополка, и прадеду моему, великому князю Александру, на хвалящагося римъекого короля, хотех его разорити. Ни по грехом по моим въздай же ми, господи, ниспосли, господи, милость свою и просвети нас благоутробием своим. Не дай же, господи, на смех врагом нашим раб своих, да не порадуются врази наши, ни ркут срама на верных — где есть бог их на нь же уповаша! Помози, господи, рабом своим Христианом, иже имя твое нарицаем!»

Сказание о боевом[415] ступлений, о горьком часе, в нем же множество създаниа божиа хощет пастися.

О горкой час! О престрашное время!

И о година[416] крови исполнении!