Повести о ростовщике Торквемаде

Разбитый, полумертвый, стряхивал с себя дон Франсиско дьявольское наваждение, протирая кулаками глаза и силясь опомниться. Здоровье его заметно пошатнулось, и вера в свою закваску, которая всегда поддерживала его в трудные минуты жизни, уступила место мнительности, постоянной тревоге и мании преследования. Но главной пыткой в эти роковые дни была для скряги дошедшая до предела ненависть к свояченице. Вдовство Торквемады положило конец всякому общению между ними: пренебрегая светским этикетом, — единственным, что их связывало, — скряга перестал разговаривать с Крус, да и ей в голову не приходило обращаться к зятю. Если же возникала надобность разрешить какой-либо вопрос по дому, Доносо охотно предлагал свои услуги и носил записочки от Крус к дону Франсиско и обратно. Дону Хосе страшно хотелось сгладить шероховатости, — примирение враждующих было его идеалом, — однако коса нашла на камень. Если Крус поддерживала план своего друга, то ростовщик подобно дикобразу сворачивался в клубок и ощетинивался всеми иглами, стоило лишь до него дотронуться. Любовь к жене заставляла скрягу идти на уступки, иначе говоря — подчиняться воле домоправительницы; но когда Фидела умерла, строптивый ростовщик прибегнул к разрыву отношений с Крус, как к самому легкому способу избавиться от ее тирании. Он отлично знал, что стоит ему оказать противнице честь вступить с ней в переговоры, как он пропал, ибо эта балаболка опутает его своими речами и проглотит живьем, точно змея кролика. А коли так, лучше не рисковать; никакого общения, никаких любезностей, даже не здороваться, чтобы не оставаться в дураках.

Иногда в роли папского легата выступал отец Гамборена, и его Торквемада боялся куда больше, чем Доносо, ибо священник всегда читал проповеди, наводившие на ростовщика тоску и наполнявшие душу его смятением и страхом.

Однажды, когда дон Франсиско уже оправился от болезни и вновь предался хлопотам своего ремесла, он, спасаясь от резкого, пронизывающего холода, вернулся домой раньше обычного и в галерее нижнего этажа повстречался с миссионером, который прохаживался там, читая свой требник.

— Какой счастливый случай, сеньор маркиз! — воскликнул священник, раскрывая объятия навстречу скряге, к чему тот отнесся весьма холодно.

Глава 4

— А в чем дело?

— Я решил не уходить, пока не повидаюсь с вами, а вы, дорогой маркиз, именно сегодня решили раньше обычного вернуться домой, возможно из-за холодной погоды. Хотя, как знать, не сам ли господь поторопил вас прийти раньше обычного, дабы вы могли поскорее выслушать меня.

— Это так спешно? Войдемте в кабинет.

— Спешно ли? Сейчас вы сами убедитесь, насколько это спешно. Сегодня вам ни в коем случае не удастся избежать еще одной беседы с назойливым священником. Что поделаешь! У каждого свое ремесло. Занятие дона Франсиско — зарабатывать деньги, мое — говорить людям правду в глаза, порой колкую правду. Запаситесь же терпением, ибо сегодня я буду беспощаден.

Поглубже усевшись в кресло напротив священника, Торквемада буркнул в ответ нечто невнятное, давая понять, что он облекся терпением, как панцирем, и готов к беседе.

— Мы, служители святого долга, — начал Гамборена, — вынуждены прибегать к жестким мерам, когда не помогает мягкость. Вы знаете меня не первый день, и вам хорошо известно, с каким уважением и любовью отношусь я к вашей семье, к вам лично и ко всем в доме. Позвольте же мне в качестве друга и наставника семьи говорить начистоту. Уж таков я по природе: меня надо или принять, или отвергнуть. Призывают меня — я являюсь, гонят — я ухожу. Велите мне уйти, и я спокойно удалюсь с сознанием исполненного долга, скорбя о том, что мне не удалось достичь желанной цели. Предупреждаю, я не способен на любезности, когда речь идет об исправлении серьезных ошибок у человека упрямого и строптивого. Меня не остановят ни его высокое положение в свете, ни знатность, ибо каждому из нас надлежит со смирением склоняться перед истиной. Итак, не удивляйтесь, дорогой сеньор дон Франсиско, что в предстоящей беседе я буду обращаться с вами, как со школьником. Не пугайтесь. Я сказал, как со школьником, и не возьму своих слов обратно. Пускай я в обществе ничто, но сейчас, выполняя свой долг, я учитель и учитель требовательный, вы же при обсуждении вопросов нравственного порядка не являетесь для меня ни сеньором маркизом, ни миллионером, ни достопочтенным сенатором, но лишь безыменным грешником, нуждающимся в моих поучениях. За них я и примусь, и, если ударю больно, вам придется стерпеть и исправиться.

«Интересно, куда он гнет», — думал Торквемада, глотая слюну и ерзая в кресле. Потом с некоторым раздражением произнес вслух:

— Ладно, сеньор, выкладывайте поскорее, в чем дело.

— Вам это известно. Бьюсь об заклад, что известно.

— Какое-нибудь докучливое поручение от моей свояченицы. Рассмотрим поставленный вопрос.