Повести о войне

— Крем-брюле! — причмокнул Васюков.

Старшина сумрачно улыбнулся.

Они уже порядочно отошли от дома, когда услышали позади слабый крик:

— Леша-а-ааа!..

Прямо по снежной целине наперерез им бежала Люба. Но, как только они оглянулись, остановилась и, опустив голову, стала ждать.

— Главное, нас двое тут, а она только тебя зовет, — обиделся Васюков.

«Да уж не тебя, Паша, не тебя, — радостно думал Алексей, торопясь к Любе, — не обессудь, друг…»

— Здравствуй, Любовь Ивановна! — запыхавшись, проговорил он, хотя не так давно ее видел.

— Здравствуй, — ответила она чуть слышно.

— Отзывают, — развел Карпов руками, — полдня мы с Пашей не догуляли. До свидания.

— До свидания, — не поднимая глаз, произнесла она.

— До свидания, — еще раз повторил Карпов. Потоптался, кашлянул и пошел обратно. Когда выбрался на тропинку, оглянулся.

Она стояла посреди поляны, простоволосая, в мужском ватнике. Ему стало ее до слез жаль.

— Я мигом! — пообещал он. — И соскучиться не успеешь.

— Леша!.. Вчера вечером… Ты вправду пошутил? Или всерьез?

— Скажи, что пошутил, — быстро подсказал Васюков.

— Всерьез! — крикнул Карпов.

Стараясь попасть в свои же следы, Люба медленно пошла в лес, но снова остановилась.

— Леша! Ты осторожней там! Ты… Я ждать буду! Вернись! — и побежала, уже не оглядываясь.

Васюков покачал головой.

— Наобещал девчонке… А если убьют тебя?

— Не убьют, — сказал Карпов, — нельзя меня теперь убивать.

— Да ведь на мост пошлют!.. А оттуда уже Магомедов не вернулся, и Воробьев с Гаркушей…

— А мы вернемся И мост грохнем!..

Долго, но без единого слова шли они по скрипучему белому шоссе. Карпов задумчиво улыбался, а Васюков вздыхал.

Вечером того же дня они лежали в снегу посреди редкого, сбегающего к еще не замерзшей реке леса. Казалось, что их трое. Между Карповым и Васюковым маленьким сугробом возвышался рюкзак со взрывчаткой.

Уже зажглись огни в блиндажах и караульных будках, иногда долетала оттуда речь. А один раз донеслась веселая музыка и песня. И Карпову невольно вспомнилось, как вчера в это же время стоял он в ожидании Любы во дворе и вот так же вслушивался в песню. Только в другую. «…Нас с тобой никто-о-ооо не встретит, мы простимся на-а-аа мосту…»

Следя за извивами поземки, Карпов и Васюков старательно шевелили пальцами рук и ног. Чтобы не замерзнуть.

— Ты вот что мне скажи, — прислушался Васюков к возникшему над лесом и тут же растаявшему прерывистому гудению, — почему самолет летает?

— Как так почему? — прислушался и Карпов. — Согласно приказания.

— Да я не о том, — снисходительно хмыкнул Васюков, — железа в нем будь здоров, а летает.

— Подъемная сила, брат…

— Ясно, что сила. Ты мне скажи, почему он летает.

Не дождавшись ответа, Васюков удовлетворенно засмеялся.

— То-то! После войны в Академию наук подамся. Учиться. А то другим на слово верить — скукота. Вот на глобусе, к примеру, получается, что земля круглая…

— А разве нет?

— На глобусе круглая, это верно. А на глаз? Ты погляди…

Карпов и без того глядел на заснеженный, сбегающий к реке лес.

— То-то! — остался доволен Васюков. — Сам хочу до всего докопаться… Это батя мой к огороду был привязанный. Когда на матери моей женился, говорят, вместе с прочим приданым трое розвальней навоза пожелал. А я, Карпов, в свои восемнадцать лет побывал во многих точках. В Гагре — разнорабочим, курорт строил; в Нарьян-Маре — то же самое… В Москве даже был. Проездом. И что ты думаешь? Холмы, горы — они, конечно, кое-где имеются, без них нельзя. Но, вообще, ровно. На глаз если…

Мгла становилась все непрогляднее.

— Вроде ровно двенадцать, — предположил Карпов, — а ну глянь.

— Без двух, — отогнув рукав, сказал Васюков.

— Отстают у тебя.

— Пора ужинать. — Из внутреннего теплого кармана Васюков достал небольшой сухарик и разломил его пополам. Алексей стал отказываться, но тот настоял. — На Кавказе я шашлычок пробовал, — сказал он, неторопливо хрустя сухарем, — до чего же, Леша, штука вкусная! Запах какой! Пирожное из мяса! А с голландского сыра корочку я всегда ножницами срезал. Некультурно, конечно, но удобно… Ты только подумай, Леша, корочку от сыра мы выбрасывали! Вот жили!.. Слышь, Леша, — спросил он после некоторого молчанья, — а как ты в нее… в Любу… ну, влюбился?..

— Да как? Еще до войны…

— Будто это давно было.

— Мы в одном доме жили — сейчас его уже нет, — но я Любу как-то не замечал. А однажды грузовик ей пальто забрызгал. Новое пальто. Смотрю, чуть не плачет. Подошел и предлагаю: давай я тебя снегом отряхну. Согласилась. Стал я ее снегом посыпать и перчаткой по спине хлопать, а пониже стесняюсь. Тут автобус подошел, села она и уехала. А я пешком пошел, — Карпов помолчал, углубившись в воспоминания. — Погляди, кажется, пора.

— Пора, — подтвердил Васюков, выпростав из рукава запястье.

— У меня план есть, — еле двигая озябшими губами, сказал Карпов, — только быстро, скоро начнет светать… Давай часового приручим и в снег. Они подумают, мы «языка» уводим, и за нами. А мы наоборот, к мосту.

— Единогласно, — согласился Васюков, — только, чур, я первый поползу, может, здесь мины.