Повести. Первая навигация. Следы ветра

— Слыхали и читали, — слабо отозвалась, не открывая глаз, Зойка. — Но лучше будет, Гена, если ты все же станешь артистом, у тебя талант. Ты поешь хорошо, сейчас, правда, стесняешься, а в младших классах, помнишь? Мы все помним. И помним, как плясал. А сейчас только кривляешься. Нет, ты все же будешь артистом. А штангой можешь заниматься себе на здоровье… Штангист… разве это профессия? Фу!.. Ты ведь вовсе не такой, какого из себя строишь. Другие изо всех сил стараются показать себя, какие они хорошие, какие они умные, а ты наоборот…

— Ну, — вновь даже соскочил со скамейки Генка, — повело Зойку, бред, что ли, начинается? — он хотел было засмеяться, но лишь почему-то очень смутился, что с ним бывало не часто, сложил руки на груди и втянул лобастую, белобрысую голову в плечи.

— Так кем же все-таки ты мечтаешь быть? — даже не взглянув ни разу на Генку в то время, когда говорила Зойка, не отступалась от Романа Наташа.

— Военным, как отец, — просто и твердо сказал Роман.

— Ясно, я почему-то так и думала, — кивнула Наташа. — А я вот не знаю, кем мне быть. Не выбрала еще, поэтому и пристаю к вам с этим вопросом…

— Но тебе же что-то нравится? — спросила Зойка.

Наташа задумалась. На острове, наверное, поднялся ветер; дождь сильно заколотил в окно; по непрочной, видимо, наспех сделанной раме, с широкими щелями, потекли ручейки, и закапало на пол, обрызгало Наташины ноги и Зойкино лицо. Наташа, наклонившись, прикрыла Зойкину голову и, отодвинувшись дальше, к углу комнаты, ответила:

— Вообще-то мне нравится одно дело. Не знаю, может, оно тоже… для профессии малосерьезное, но мне оно даже очень нравится… Я люблю малышей учить плавать. У меня даже есть свои правила… Мой тренер называет их «Наташкин метод». Я за три урока любого малыша могу научить плавать.

Роман, распрямившись у печки, быстро и настороженно взглянул на Наташу. Но она, говоря это, не смотрела на него, она рукавом своего свитерка вытирала забрызганное Зойкино лицо.

— А по-моему, это очень даже серьезно и благородно учить людей плавать, — сказала Зойка. — У тебя кто-то из родных пловец?

— Нет, — покачала головой Наташа.

— А кем работает твой папа?

— У меня нет папы.

— Умер?

— Вовсе не было.

— А мама?

— Мама работает уборщицей в бассейне. Я с детства, лет с двух, с ней. Я с трех лет плаваю…

— А я на машиностроительный завод устроюсь, — увидев, что все взоры устремились на него, сказал Борис. Поправил в печке догорающий хворост, мелко поломал и подбросил еще несколько веточек.

— Кем? — спросила Наташа.

— Еще не думал об этом. Все равно кем. У меня на этом заводе и отец работает, и дед, и прадед работал. Нас династией называют. Я всегда, как прохожу мимо завода или провожаю отца, аж волнуюсь немножко. И понятно мне, когда со мной многие здороваются и называют меня «Онищенко-младший».

— А ведь часто так бывает, что мечтаешь об одном, а становишься совсем-совсем другим, — снова подала голос Зойка.

— Мой дед говорит мне, кем бы ты, Борис, ни был, главное — быть человеком. Он даже так и людей оценивает… Это, говорит, человек, а это не человек.

— У тебя хороший дедушка, — заключила Зойка.

И снова все помолчали, снова было тихо; так же по-прежнему колотил в окно дождь, гулко прыгал по крыше, и ребятам все больше хотелось спать. В печке потрескивали дрова, но вот к этим уже привычным для ребят звукам примешался еще один, едва слышно пофыркивающий, перешедший потом в тихое бульканье, — это закипела в большой банке из-под томатного сока речная вода.

Борис прислушался, снова стал перед печкой на колени и, когда окончательно убедился, что вода закипела, смял несколько веток, обмотал ими ладонь, как тряпкой, чтобы не обжечь руки, и стал осторожно вынимать из печки теперь еще больше закоптившуюся банку. Потом налил в другую, поменьше, в ту, в которой варили компот. Поднес ее Зойке. Но Зойка спала, Борис растерянно глядел на нее. Наташа предупреждающе покачала головой, прошептала:

— Не трогай ее, не надо будить, лучше сна нет лекарства.

Борис поставил банку на печку, заодно поправил джинсы и рубашки над котлом и вопросительно уставился на Наташу: что же мол делать? Зря мы мокли, зря и кипятили воду? Наташа тоже беспокойно смотрела на Зойку. Та, тихо дрожа, постанывала.

— По-моему, тут вода не поможет, — сказала Наташа. — У нее повышается температура. Может, там все же хоть что-нибудь есть? — кивнула Наташа на дверь.

И снова все посмотрели на Бориса. Он вздохнул, полез в карман все еще не высохших джинсов, висящих над котлом, достал ложку и молча протянул ее Роману.

11. Голубой телефон

Роман просунул в щель, в том месте, где был замок, кончик ложки, неторопливо пошатывая ее влево-вправо одной рукой и продев пальцы другой руки в щель, тянул дверь на себя. Она еле слышно поскрипывала, как бы жалуясь, но была, как и окно, некрепкой, наспех сколоченной, и через несколько минут Борис и Генка, наблюдавшие за этой операцией, увидели, что щель становилась все шире и шире, а потом что-то в ней треснуло, она, словно ее с той стороны комнаты кто-то толкнул, открылась, едва не ударив Романа по лбу.