Повести, рассказы, миниатюры

Зам командира части подполковник Чёкин купил себе дачу в полупустой деревушке в тридцати километрах от наших казарм. После непродолжительных сборов нас повезли ремонтировать старенькую хату на краю деревни, в которой жила забытая всеми одинокая старушка. После смерти деревенской старожилы тут же объявились невесть откуда взявшиеся родственники, которые и продали покосившуюся хибару Чёкину. Сам же полковник страдал угрюмым характером и любовью к хорошей выпивке, жена его Клава, полная противоположность ему, имела весёлый характер, хорошенькую фигурку для своего непонятного возраста, несмотря на появившиеся морщинки вокруг глаз, лицо её было ещё свежо, с блеском в карих глазах, хоть и чувствовалась в нём усталость от спартанской жизни супруга с вечными разъездами по казармам страны.

Нас набралось четверо, через час один копал огород, другой сажал кусты вместо забора, я и Лёха белили потолок в комнатах. Где-то в полдень Вася нашёл под верандой серого паука, довольно-таки упитанного и злого. Он мастерски спихнул его с паутины в банку из-под консервов и принёс его мне показать. После непродолжительного консилиума было решено спрятать монстра за печкой, где бы он квартировался, кормить его мухами было поручено Лёшке. Вечером того же дня ефрейтором Лёхой было отдано приказание всем салабонам в течение дня ловить мух и каждое утро аккуратно поставлять нам свежеубитые трупики насекомых в газетном кулёчке.

Работа на даче медленно, но уверенно продвигалась вперёд. Иногда к нам приезжала жена подполковника на подержанной «Ладе», смотрела, как идут работы, кормила пирожками собственного приготовления с картошкой и капустой. Расспрашивала от нечего делать, откуда мы, кто родители, чем занимались до армии. Пирожки свои она раздавала всем собственноручно, вынимая их своей пухленькой ручкой из маленького эмалированного тазика, накрытого вышитым полотенцем. Мою порцию румяных она приносила последней, подмигивая, заговорщически шептала:

– Тебе на два пирожка больше, чем остальным, только ты не говори никому.

Тем временем наш паук, которого мы прозвали Кирил Поликарпыч, раздобрел на халявных харчах, как боров к осени, свил себе новую паутину и каждое утро ждал завтрака.

Лёша теребил кулёчек, вытряхивая из него сонных мух, которые из последних сил цеплялись за бумагу, словно предчувствуя, какая судьба их ожидает. Когда наконец была выужена на свет последняя муха и мы, столпившись за Лёхиной спиной, наблюдали, как паук обматывает тёплые трупики тонкой ниткой паутины, раздался возмущённый голос Клавы:

– Это ещё что за безобразие, почему не работаем? А ну-ка разошлись все, быстро! – неожиданно командирским голосом задребезжала она. Все с удивлением посмотрели на неё. Один только Лёха, не оборачиваясь, продолжал наблюдать за Кирил Поликарпычем. После наступившей неловкой тишины, наконец, и он обернулся.

– А знаете, мне щас очень захотелось стать пауком, ешь, спи, никто тебя не ругает, работать не заставляет, – сказал, проходя в сторону двери, за ним молча потянулись все остальные.

– Показывай, что там у вас за печкой, – спросила она с делано-строгим взглядом.

– Ничего особенного, паук.

– Паук у тебя, – растягивая слова, – покажи.

Я подошел к печи, показывая пальцем на Кирил Поликарпыча. Она приблизилась ко мне настолько близко, что я чувствовал её дыхание.

– Ой, какой страшный, – упираясь грудью мне в локоть.

– Да нет, он добрый, – отодвигаясь от неё.

– А я говорю, страшный, – прижав меня почти к стене.

– Его Кирил Поликарпычем зовут.

– Кирил Поликарпыч, – шепча вместе с поцелуем.

Записка от Лиды

Полдень. На жухлой от жары траве, прямо за школой, кряхтя и обзываясь, дерутся два здоровенных старшеклассника. Один из них после непродолжительной борьбы, наконец, оказывается сидящим верхом над другим и молотит его по бокам, тот что внизу с остервенением отбивается стараясь вырваться, безуспешно. Отчаянный толчок лежащего снизу, удар нависшего кулака меняет направление и попадает прямо в скулу, мгновенно вздувается вена в виде голубого шарика готовая в любую минуту взорваться кровью.

Тот, кто сверху, это я, как обычно, подрался с моим лучшим другом Сергеем Никитиным. Так у нас бывает в год по два, три раза. Сейчас перебор, вена вздувается всё больше и больше. Я хватаю его за руки и кричу:

– Хорош, осёл, да угомонись ты наконец! – не сводя глаз с вены.

Внезапно он прекращает сопротивление и глазами мне делает знак – посмотри наверх. Я перевожу встревоженный взгляд с вздувшегося шарика наверх и замечаю, что полшколы, свесившись из окон, с любопытством смотрит на нас, среди них голова директора школы с причёской «бабетта» Зинаиды Дмитриевны. После меня подымается и Никитин, отряхивает траву, гусочки прилипшей глины с себя. Только я разворачиваюсь, чтобы идти, как сразу получаю хороший поджопник сзади. На этот раз он останется безответным и с ужасом соображаю, что Никитин ещё не видел своё лицо со стороны.

Мои невесёлые мысли прерывает голос директора:

– Оба ко мне, сейчас же!