Повестка в монастырь

Было трудно. Даже очень. Наваливалась психологическая усталость. Особенно в первое время. Не верилось, что можно что-то сделать своими жалкими силами. А тут еще строители разбежались. Не оправдались их надежды на легкий заработок и приемлемые условия жизни. Пришлось самим осваивать профессии каменщика, штукатура, маляра и прочих специальностей. Но потом потихоньку дело пошло. Слухи о том, что монахи восстанавливают монастырь, распространились по округе. К нам потянулись люди. Помогали, чем могли, а когда среди прихожан нашлись строители, результаты труда стали еще более заметными. Все заметно приободрились, начали строить планы по восстановлению главного храма. Его одели в леса, работу не прекращали ни на один день.

А службы между тем шли своим чередом. Священников было двое: отец Никодим и отец Никифор. Службу вели ревностно, благопристойно. И если сначала в нетопленном помещении скромно стояли по углам два-три человека, то уже скоро всем места стало не хватать. Стосковался народ по Богу! Не вытравили эти тягу за годы лихолетья!

Вопрос о восстановлении центрального храма становился все более насущным. Вот только с материалами возникла проблема. Попросту говоря, они подошли к концу. Денег не хватало даже на мешок цемента. Люди, конечно, жертвовали тем немногим, что могли выделить, но этого было мало.

А тут еще вдобавок на нашу голову свалились два искушения.

Первым искушением был Ванюшка. Он прибился к нам по весне. Трудно сказать, какое у него было настоящее имя, потому что отзывался на любое. Но имя «Ванюшка» подходило к нему больше. Откуда появился, не знал никто. В старенькой одежонке с чужого плеча, вечно грязный и, судя по всему, всегда голодный. За отсутствием жилья настоятель поселил в одном из подсобных помещений. Не гнать же, как собаку! В качестве ответной благодарности Ванюшка, не жалея сил и своих весьма ограниченных умственных способностей, работал на строительстве подсобником. С головой, конечно, у него не все было нормально. О чем говорил, понять было трудно. Дикция оставляла желать лучшего, да и мысли разлетались в разные стороны, как птицы. Все время улыбался, иногда ни с того ни с сего затягивал детские песни. Учитывая, что голоса у него было столько же, сколько и слуха, впечатление производил просто потрясающее! Вобщем, был местным юродивым. Но ко всем относился доброжелательно, часто раздавал конфеты и другое угощение, которое ему самому изредка перепадало.

Его терпели. Тем более, обнаружилась за ним одна особенность, присущая Божьим детям: видел грешки других. Иногда подойдет к кому-нибудь и шепнет что-то на ушко. Человек и зальется краской! Иной начинает испуганно озираться, другой ругается и чуть ли не бросается с кулаками. Но что с юродивого возьмешь! С глупой улыбкой отойдет и при этом кланяется в пояс обидчику. Дурачок, одно слово!.. Из всех работ по строительству ему доверяли только замешивать раствор: работа несложная, но тяжелая. Поэтому охотников на нее не наблюдалось. А Ванюшка ее с радостью выполнял. Здесь и нашел свое место.

И все было бы ничего, если бы он только нормально себя вел на литургиях. А так задолго бросал свою работу и усаживался прямо посредине перед алтарем на холодном каменистом полу в ожидании службы.

После возгласа «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа ныне и присно и во веки веков!» становился на колени и больше уже не поднимался. Но это еще было полбеды. Когда вступал хор, он тоже начинал подтягивать. Сначала тихонько, потом все более вдохновенно, при этом начинал размахивать руками и подпрыгивать от возбуждения. Улыбка становилась еще шире, а на лице начинало светиться искреннее счастье. Когда полагалось кланяться, поклоны клал с усердием, едва не разбивая лоб об каменные плиты.

Хор сбивался, служба начинала идти наперекосяк. Несколько раз его пытались вывести, как нарушающего благочиние, но каждый раз Ванюшка закатывал такой рев, что его оставляли в покое. Пытались перед литургией украдкой закрывать или отсылать по надуманному делу, но каждый раз он чудесным образом снова оказывался посреди храма на полу. Поэтому настоятель махнул рукой и приказал не трогать.

Другим искушением был Матвей Филиппович. Тоже неожиданно свалился на нас, как конец света. Богатый спонсор, крупный предприниматель. Его не любил никто. Как-то пожертвовал на восстановление монастыря крупную сумму, поэтому считал, что теперь ему все обязаны. Манеры у него были менторские, голос хорошо поставлен, с начальственными нотками. Пытался учить всех и каждого. Даже настоятеля. Тот морщился, но терпел, потому что таких денег не давал никто. Ходили слухи, что Матвей Филиппович связан с криминалом, но тут уж Бог ему судья! Но только по этой причине, или какой другой, деньги его оказывались какими-то нехорошими. Бестолковыми, и уходили, словно в пропасть. То закупленная краска окажется негодной, то гвозди гнуться так, что их можно забивать разве что только в песок. Машина с фанерой обязательно попадала под дождь, а шпаклевка оказывалась просроченной и негодной для дела.