Повествование вардапета Аристакэса Ластиверци

А через три года пришел конец стране нашей Армянской, ибо в один год распрощались с этим миром оба родные брата, Ашот и Йовханнэс, которые были царями в нашей стране[185]. Тогда заколебался их престол и более не обрел покоя. Ишханы покинули свои наследственные вотчины и отправились на чужбину. Гавары были разорены и стали добычей греческой державы. Населенные аваны стали обиталищем скота, а поля превратились в пастбища. В прекрасных домах с высокими крышами поселились лешие. [И нашу страну можно оплакать], подобно тому как святые пророки оплакивают Израиль, превратившийся в пустыню: «Там вывел детенышей еж и вскормил детей своих без страха»[186].

Великолепные монастыри обратились в пещеры для разбойников... А церкви при них! Они своими стройными зданиями, пышными украшениями, неугасимым огнем лампад и светильников (их живой свет разливается в воздухе и дрожит, словно морские волны, когда те в спокойное время колеблет и сталкивает легкий ветерок) являли небесное зрелище. /56/ Сладкий дымок ладана, зажженного щедрыми дароносцами, был подобен цвету вишневых деревьев, которые растут на вершинах гор и вбирают [в себя] солнечные лучи. И какой язык в состоянии поведать об обитателях монастырей, о сладости песнопений и беспрерывных псалмопениях, о чтении божественных книг, о господних праздниках и почитании мучеников, о воле единомышленников и их устремлениях к божественному и прочее!

И то, что прежде так вот выглядело, ныне лишено всего, утратило великолепие и разграблено. Вместо сладостных песнопений совы и лукохвостки[187] возглавляют хоры, вместо звуков псалмов [слышно], как поют горлицы и воркуют голуби и ласковыми кликами, согласно пророку, призывают птенцов.

Лампады погасли, иссяк аромат благовонного ладана. А алтарь святого таинства, который некогда был подобен молодой невесте и украшен роскошной завесой, с венком славы на челе, ныне являет жалостное зрелище, достойное великих слез, [ибо] лишен украшений, запылен, и там гнездятся вороны... Но все это требует [слишком] долгого и обстоятельного изложения и споспешествования вышней благодати, и только при этом мы смогли бы достичь пели нашего повествования. Но пора нам вести изложение дальше.

/57/ Когда великим Константином[188] овладел недуг, от которого он и умер, он приказал своим ближним, мол, разыщите кого-нибудь в Армении и приведите его сюда. И отправленные на розыски нашли некоего иерея Кюракоса, ведающего странноприимным домом при патриарших палатах, и доставили его к императору. Император увидел его, вручил грамоту по поводу Армении и сказал: «Доставь это письмо, передай царю Армении. И скажи ему, что нас, как и всех смертных, достиг зов смерти, поэтому, мол, возьми свою грамоту и передай царство сыну своему, а сын твой—своим отпрыскам навечно». И он улегся на своем ложе и умер.

А Кюракос припрятал у себя грамоту до воцарения Михаила[189] и тогда продал ему, взяв великие ценности. О, горькая сделка! Сколь великой крови стал он виновником! Сколько церквей разорила эта продажа! Сколько гаваров обезлюдело, обратившись в пустыню. Сколько больших аванов потеряло своих жителей!.. Но обо всем мы скажем в своем месте, а пока поведем изложение дальше, так же как и начали.

Когда весть о смерти [армянского] царя достигла ушей ромейского самодержца, он счел, что грамота об Армении [утверждает его право] на наследственную собственность, и приступил к захвату города Ани и [всей] страны[190]. Но в то время некий Саргис[191] из числа главных азатов Армении торжественно назначил себя царем над Ширакской страной[192] и окружающими гаварами: ведь он сумел прибрать к рукам все сокровища из дворца Йовханнэса, ибо после его смерти был назначен регентом. А могучий и именитый муж Вапрам, великий и несравненный в своем благочестии, /58/ из рода Пахлавуни[193] и его домочадцы, сыновья и племянники — их было около 30 азатов — не примкнули к Саргису, но призвали Гагика, сына Ашота[194], признали его своим царем и благодаря мудрой уловке доставили в город.

Увидев это, Саргис собрал царские сокровища и пробрался в цитадель неприступного Ани. Гагик же, набравшись мужества, подступил к нему и уговорил его с мольбой. Тогда Саргис покинул цитадель и отправился в бердакалак Сурмари[195], но крепость [Ани], равно как и другие замки, на которые простиралась его власть, Гагику не выдал. Прибыв в Сурмари, он коварно замыслил передать все, чем владел, под владычество ромеев и самому перейти к ним. Гагик же с немногими людьми вошел в лагерь, [приблизился] к шатру Саргиса, приказал взять его под стражу и вступил в свой царственный город. Мятежника следовало умертвить, но Гагик мыслил подобно Саулу и пощадил второго Агага, посадил его рядом с собой в колесницу. Посему и воздалось ему как Саулу — жизнью горше смерти.