Повествования разных времен

Надо ли объяснять? Именно сейчас? Почему не раньше?

Да, он хотел, намеренно хотел все это скрыть от Ани. Чтобы, опять же, уберечь ее от неприятных подробностей, могущих вызвать невольные подозрения. А в результате? А в результате сделал больно самому близкому человеку… Стоп! Почему? Значит, она не верит ему?.. Еще раз стоп! Это он не верил в нее, когда скрывал. Да, виноват он, в любом случае, при всей своей невиновности!

Но как же теперь жить дальше? Ну, как?!

Только — на доверии. Альтернативы — нет. Иначе — не жизнь.

— …Иначе — не жизнь! Ань… Ты веришь мне?

— Хочу верить, очень хочу! Но не знаю, ничего не могу с собой поделать. Не знаю…

ПОДУМАТЬ НАДО

Почему-то именно Тернового пожелал Чеканюк к себе в замы, как только газете дали такую штатную единицу. Что это? Попытка примирения — после поражения в открытой конфронтации? Перед близким юбилеем и в надежде на персональную пенсию?..

Терновой гуляет с Виталиком по городскому парку. Солнечное декабрьское воскресенье. По первому неплотному снегу прогуливаются молодые пижоны, хвалясь отечными сапогами — «дутышами», недавно вошедшими в моду. У всех пижонов лица — беззаботно-равнодушные. Лица баловней.

Аня сегодня с утра в своей школе: на воскреснике по уборке помещений.

— Папа! — Виталик теребит Тернового за рукав. — А почему в нашей школе сегодня нет воскресника?

Вопрос простой. А поди-ка, найди ответ.

— Не знаю, сынок. Это надо в школе спросить.

— Спроси. Ладно? А нам вчера Людмила Львовна читала стихи про муравья и стрекозу. И потом спрашивала, кто кому понравился. Светка Чернова сказала, что стрекоза. Потому что она веселая.

— Кто веселая? Стрекоза или Светка?

Виталик заливается дребезжащим, как у козленка, смехом. Он всегда смеется охотно. А вот Аниного смеха давно не слышно. Со времени того неприятного разговора на кухне. Поначалу казалось, что она — отходчивее.

— А ты что ответил? Тебе кто понравился?

— Я сказал, что мне понравился муравей. Потому что он трудолюбивый.

…Чеканюк сам обратился к Терновому. Как ни в чем не бывало. Подумай, дескать, предложение заманчивое: скоро уйду на пенсию, а ты к тому времени войдешь в курс, освоишься и станешь ответсекретарем. Хватит по командировкам мотаться, и вообще надо расти.

Те же аргументы привел и Главный. Добавив, что лично заинтересован иметь такого ответсекретаря, как Виктор Максимович.

Спору нет, аргументация — не отмахнешься. И предложение — весьма заманчивое. Но… работать в непосредственном подчинении у Чеканюка? Такое даже представить себе трудно. И ничего хорошего тут не получится. Чуть что не так — и конфликт похлеще прежнего, непоправимый. А если все же набраться выдержки? Терпеть-то не так уж долго ведь. Зато после…

— Папа, а когда мы с тобой пойдем на лыжах?

— Как только снег плотнее ляжет.

— И мама с нами?

— Непременно.

— А если у нее опять будет воскресник?

— Ну, не на каждой же неделе.

— А ты не уедешь в командировку? Не уезжай.

Не уезжать — значит принять предложение Чеканюка.

— Не уедешь, папа? А? Не уедешь?

Терновой так и не ответил, только на миг ласково прижал к себе головку в смешной шапочке, которую связала Аня. Когда только успела? Принялась было и мужу свитер вязать, да так и оставила на полпути. После того разговора на кухне. В котором никто из них не был виноват.

А виноват был все тот же Чеканюк. Установлено точно. И — после всего! — идти к нему в замы?!

— Ты мне не ответил, папа, — не успокаивался Виталик. — Ты не уедешь? Ты ведь не хочешь уезжать от нас? Скажи!

Вон как вопрос повернут! Новый ракурс. Или — рецидив чего-то старого, давнего, Терновому толком неведомого?

— Никуда я от вас не уеду, сынок. С чего ты взял? Ну, а если в командировку, ненадолго…

— Я не хочу! Ни насколько! Я хочу всегда быть с тобой!

— Мне тоже хочется всегда быть с тобой. И с мамой. Но ведь на работе не всегда делаешь только то, что хочется.

И не скажешь малышу, что больше всего хотелось бы сейчас вообще уйти с этой работы. Хоть на вольные хлеба. «Бросить бревно», как говорил толстяк Пичугин. А между прочим, вполне реально сейчас — перейти в журнал, куда как раз недавно приглашали. Членом редколлегии, возглавить отдел публицистики. Оно и спокойнее (относительно, конечно), и пресловутый рост, опять же. А главное, подальше от источника всех тех сплетен, которые и рад бы забыть, да не забываются… И — поменьше поездок, которые с годами даются все труднее. Заикнулся было главному — тот и слышать не пожелал. Тогда (нашла коса на камень!) написал заявление, но Главный отказался завизировать: пускай райком решает, вы ведь, Виктор Максимович, еще и секретарь нашего партбюро, помимо всего прочего, а лично я категорически против вашего ухода из газеты.

В райкоме же сказали: «Опять заявление?! Что ж, по закону вы вправе уйти, у нас кадры не закрепощаются. Но кроме прав, вы знаете, есть и обязанности, а у членов партии — тем более».

И вопрос остался открытым.

Как же быть? Сидеть меж двух стульев — негоже. Меж двух стульев надо стоять. Но — на чем стоять, вот вопрос…