Повитель

Солнце, насветившись за день вовсю, где-то за горизонтом неторопливо готовилось к заслуженному отдыху. Оно, невидимое уже людям, посвечивало там устало, чуть-чуть, только для себя. Но и этот свет, поднимаясь с земли, окрашивал небольшой кусочек неба прозрачной желтоватой краской.

Молодое облачко, никогда в жизни не видавшее еще, где и как устраивается на ночь солнце, торопливо подплыло к освещенному краешку неба и с любопытством глянуло вниз, на землю. Облачко, кажется, не могло еще отдышаться и было розоватым, как лицо ребенка после быстрого бега.

Поленька, прибежав домой, не пошла в комнату. Она села на почерневшие бревна, лежавшие кучей возле стены, уперлась кулаком в подбородок и стала смотреть на освещенный кусочек неба, на осторожно выглядывающее из тьмы облачко…

А там, на земле, куда опустилось солнце, было, очевидно, очень интересно. Облачко, и в самом деле похожее на маленькую человеческую фигуру, уже забыло об осторожности и страхе, выплыло на середину освещенного места и даже, чтоб лучше видеть, опустилось поближе к земле.

Но Поленька его уже не видела. Она плакала — тихо, спокойно, не замечая, что плачет…

Размолвка их продолжалась больше двух недель.

Дни, сгорая дотла, оставляли на земле горячий запах пыльного воздуха. Солнце словно обугливало за день небо: к вечеру оно становилось пепельно-серым, а потом быстро чернело. Зажигались на нем непривычно большие звезды. Но они были какими-то тусклыми, точно горели из последних сил.

Петр теперь каждый день приходил ночевать домой. Побродив молчаливо и бесцельно по комнатам, он набрасывал на одно плечо пиджак, отправлялся на улицу.

Но к Поленьке идти почему-то не решался. Через полчаса возвращался домой хмурый, по-прежнему молчаливый и вешал пиджак в шкаф.

И вдруг Петр почувствовал, что отец не обращает больше на него внимания. Опять с ним что-то случилось, опять, как зимой, отец стал на целые дни скрываться в горнице.

Однажды поздно вечером, придя с работы, Петр направился было в комнату, где стояли их с отцом кровати. Но дверь оказалась запертой. Петр постучал.

— Пошел к черту, — раздался из-за двери раздраженный голос отца.

А Петр улыбнулся.

— Ты постели мне, мама, где-нибудь на полу, я сейчас вернусь, — сказал он и выбежал на улицу. Во дворе остановился, ожидая с трепетом, не окликнет ли отец. Но было тихо. Петр глубоко-глубоко вдохнул свежий воздух, рассмеялся легко и негромко. Хотел бежать к Поленьке, вышел уже за ворота. Но подумал: «Зачем же ночью?! Завтра пойду к ней, засветло…»

На другой день он действительно пришел домой к Поленьке засветло, чего вообще никогда не бывало. Она, бледная, похудевшая, встретила его спокойно, хотя от тихой и ласковой улыбки Петра у нее защемило сердце, как в первые дни их любви.

— Пойдем на берег, — попросил Петр. — Мне, понимаешь, надо тебе рассказать… Я ведь знаю, что ты… В общем, пойдем…

Они долго молча бродили по мелкой гальке у самой воды.

— Ты что-то хотел мне рассказать, Петя, — напомнила она.

— Хотел… Только я попозже. Видишь, как хорошо…

Они присели на обломок скалы. Стало уже темнеть. Недалеко от них падали на озеро ласточки и, будто скользнув по его стеклянной поверхности, стремительно взмывали вверх сквозь плотные тучи висевших над водой комаров. Поленька, сломив по дороге березовую ветку, тихонько обмахивалась ею. Потом проговорила, может, потому, что Петр молчал:

— Солнышко опустилось в лесу и выгнало оттуда всех комаров своим жаром…

— Что? — очнулся Петр от задумчивости. — Как выгнало?

Поленька только грустно посмотрела на него.

— Я, Поленька, думаю все… — Запнулся, помолчал и начал снова: — Ты сказала — недоговорено у нас, обманываем друг друга… Не обманываем. А недоговорено — точно… Отец у меня, знаешь…

Несколько минут слышны были только ленивые всплески воды где-то недалеко от их ног.

— Знаю, — наконец вздохнула Поленька.

— Давно-давно… За амбарами сидела ты с девчонками на лужайке. Там еще ребята в мяч играли. Ты не помнишь, конечно…

— Помню, — почти шепотом произнесла Поленька.

— Ну, вот, — закончил Петр. И обоим им было понятно, что значит это «ну вот».

Скоро стало совсем темно. Комары понемногу исчезли, и Поленька бросила свою ветку.

— Ты пойми, Поленька, он все-таки отец, — умоляюще проговорил Петр после долгого молчания.

Она ответила не сразу:

— Я понимаю. — И еще через минуту спросила: — Как же нам теперь быть?

— Я тоже не знаю, — промолвил Петр. — Но я думал об этом, много думал, Поленька. Может, поженимся, да и все. Как снег выпадет, хорошо?

Едва Петр произнес последние слова, вдруг застучало у него в висках: «А отец? А отец??»

Поленька молчала. Потом сквозь какой-то звон еле донесся ее голос: «Хорошо, Петя». Он не видел в темноте ее глаз, но вдруг почувствовал, что она смотрит на него.

— И ты… согласна?

— Конечно…

— И ты… согласна? — опять бессвязно повторил Петр. — А отец?

— Я согласна, Петя…