Повод для паники

Медленнее, чем хотелось бы, но все-таки мы приближались к лестнице перед главными воротами. Лестница – явно архитектурное излишество, что было сооружено при стадиуме исключительно ради экзотики. Никаких эскалаторов – для ленивых они были построены чуть дальше – только каменные ступени. Знаменитые сто ступеней, неизменно попадающие в репортажи о «центре мировой агрессии» – вотчине жестоких реалеров, стадиуме «Сибирь». Преодоление крутой лестницы считалось среди болельщиков своеобразным ритуалом, который обязан был пройти каждый фанат реал-технофайтинга. Ритуал восхождения демонстрировал прошедшим его то, что они, в отличие от большинства современников, пребывают в хорошей физической форме, и давал право гордиться этим. Весьма полезная традиция, поскольку за годы ее существования она заставила не одну тысячу болельщиков задуматься о крепости своего тела и дальнейшем физическом самосовершенствовании.

В пяти шагах за нашими спинами загремели по камням обломки труб и прочий хлам, используемый фиаскерами в качестве оружия. Оглядываться назад значило отвлекаться и терять скорость, однако и без этого я определил: враг продолжает настигать нас и уже подобрался достаточно близко. Теперь все решали секунды – или мы, измученные и выдохшиеся, мобилизуем последние силы и успеем взбежать по лестнице к спасительным турникетам, или фиаскеры выйдут на дистанцию для точного броска и пробьют наши многострадальные головы еще до того, как поймают нас.

Все же стимул фиаскеров явился недостаточно сильным, поскольку он не подстегнул их выложиться в погоне на все сто. Для них погоня была лишь азартной игрой, в то время как для нас бегство стало вопросом жизни и смерти. Поэтому-то мы и сумели прибавить ходу вопреки тому, что легкие наши от частого дыхания едва не выворачивались наизнанку, а перед глазами пульсировали разноцветные круги. Даже дядя Наум при виде спасительных стен пересилил изнеможение и принялся еще усерднее перебирать ногами.

Мы все-таки достигли лестницы и не остались лежать на площади с раскроенными черепами. Благодарить за это следовало объединившее нас жгучее желание выжить. Но даже его оказалось мало, чтобы преодолеть сотню ступеней стадиумной лестницы. Мы осилили лишь половину, когда Кэрри споткнулась и растянулась на камнях, чуть не расквасив нос. Пытаясь поддержать дочь, Наум Исаакович рванулся, локоть его выскользнул из моей руки, и Кауфман упал вслед за Каролиной. Морщась от боли, девушка тут же попыталась вскочить, но от переутомления голова у нее пошла кругом, и Кэрри снова плюхнулась на ступени. Дядя Наум и вовсе лежал ни жив ни мертв, сипло и часто втягивал воздух, отчего казалось, будто он не дышит им, а глотает, как воду. Чтобы заставить Кауфманов подняться, требовалось сейчас нечто большее, чем наступающая на пятки банда головорезов. Я сам с трудом держался на ногах, поэтому даже не помышлял о том, чтобы волочить обессиленных товарищей к турникетам. Еще десяток ступеней – вот и все расстояние, на которое хватило бы моих возможностей. Конечно, было обидно отдавать наши жизни так дешево, ну да в любом случае два-три раза топором я ударю.

Ух и не поздоровится же кому-то сейчас!..

Оскалив клыки и бешено зарычав от отчаяния, я занес топор и развернулся к врагу, недоумевая, почему он вдруг прекратил швырять в нас трубы и палки. Неужели фиаскеры решили рискнуть и сыграть между собой в русскую рулетку, выбрав мой топор в качестве орудия фортуны? Маловероятно: русская рулетка – игра не для таких, как они. Даже полностью замазав глаза глюкомазью, они не отважились бы отдать свои жизни в угоду слепому случаю. Кто нападет первым, обречен – весь мой вид давал понять это; фиаскеры, которые присутствовали на вчерашнем «разговоре по душам», сегодня не бежали в первых рядах, определенно. Поэтому перед вражеской атакой я ожидал сначала усиленную «артподготовку», после которой справиться с нами было бы на порядок проще.

Рассвирепевший Гроулер готовился убивать, причем убивать безо всякого зазрения совести. Остатки моего гуманизма только что улетучились бесследно. Нас окружал Жестокий Новый Мир, и принципы выживания в нем радикально отличались от принципов Привычного Старого Мира. Мне требовалось срочно пересматривать свое мировоззрение, иначе плата за промедление стала бы слишком высокой…