Плохо дело, обратился ко мне медик. Я не смогу его вылечить.
К Йонге надо, высказал здравую мысль Линье.
Так нету её ныне, сообщила Иза. Уехала.
Куда? спросил капрал. Он был в полном отчаянии.
А кто её знает? пожала кухарка плечами и вздохнула выдавливая жалостливую слезу. Помрет, парень.
Помрет! меня словно кипятком ошпарили. В памяти мелькнула образ в капюшоне. Долго ждать будет. Живо повозку. Тент натяните, что бы не растрясти и сверху положите.
Куда вы его? спросил медик.
К жрицам, в Марбург.
Не станут они его лечить, совсем потерялся капрал.
А я попрошу, заявил я и зло добавил. Баб если хорошо попросить не откажут.
На повозке, в которой в замок привозили овощи, быстро натянули тент.
Эйхлер, со мной.
Может мне? попросился капрал.
Пацанов учи, что бы не зевали! орал я как оглашенный. Дурь из нутра перла. Видно что-то из прошлого наружи рвалось. А что? Поди у этого прошлого и спроси.
Сперва ехали с осторожность. Но когда Тиму стало плохо, кровь пошла носом и стал задыхаться, тут уж я лошадок не пожалел. В город влетели, что батька Махно в Гуляй Поле. Стоптали пару гусей, месс грязью обдали, собачку рыженькую, что она на поводке выгуливала, переехали, только хвостиком мотнула. Капут собачке.
Куда править? спросил я у медика поддерживающего Тима.
Два квартал вперед! Сразу за ратушей! У них там охрана.
Охрана…, я припомнил на пару выражений из репертуара школьников, осваивающих русский язык в родном дворе.
Через квартал за нами погнались пешие алебардисты. Их сержант, тряся пузом, зычно требовал остановится и грозил изрезать на куски. На втором квартале алебардистов сменили конные рейтары. Улица была узкой и потому обогнать нас погоня опасались. Правда впереди маячила ратушная площадь.
Вы справитесь? спросил меня лекарь, сжимаясь в комок. Грозные рейтары совсем рядом.
Справлюсь, заверил я его. Меня? Да на таком феррари? Не обставить ни кому!
Левое заднее колесо, феррари" подозрительно завихляло восьмерку.
У тебя платок есть? спросил я лекаря и подхватил выкатившийся из под козел подгнившую свеклину.
Что? не понял тот.
Платок есть? Намочи его уксусом из моей фляжки, я швырнул через плечо корнеплод в ближайшего всадника. Овощное ядро врезалось в кабасетт преследователя и красиво, с багряными брызгами разлетелось во все стороны.
Уксус ему не поможет, заявил лекарь.
Мне дай!
Вылетели на площадь. Следующий рейтар набирал ход выскочить на перерез. Я поднял еще свеклину. Всадник чуть сбавил скорость и потянулся за пикой. Бью поганца на поражение. Подбитый овощем, он врезается в лоток с бижутерией. Пуговицы, бусы вверх и в стороны!
Заполучив платок, быстро потер щеку и потом, что бы не красоваться перед всеми наклонил голову набок и плечом прижал тряпку.
Надо бы сразу в лечебницу. Не пустят они нас, завздыхал лекарь.
Пустят! я хлестнул лошадей и заложил вираж.
В повозке треснула ось и колесо отделившись, помчалось дальше по улице.
Кренясь на бок вкатили во двор монастыря. Со всех щелей, из-за всех дверей и углов, к нам неслись вооруженные жрицы. Шустрые дамочки. Успели и рейтар отсечь нечего им делать в их владениях и нас в кольцо взяли не убежишь.
Мать где? спросил я у жрицы.
Длинноногая Плакальщица наставила на меня острие совны. Я убрал тряпку от лица. В бесстрастных глазах девы возникло удивление.
Мать где? спросил я спрыгивая с козел.
У себя, ответила она склоняясь.
Проводи! Пацана в лазарет! Лечить что б жив был! Ясно! забывшись, повернулся к медику. Жди тут.
Медик захлопал глазами как деревенский простак на представлении фокусника.
Прибывая в городе, я дважды имел беседу с матерью Лиеной, и дважды встречался с капитаном городской стражи, причем оба раза наша встреча с ним закончилась ссорой. Глупые речи о возмещении ущерба и выплат пособий по ранению его рейтарам просто смехотворны. Кроме того злополучное колесо ворвавшись на подворье, снесло поилку и, высоко подпрыгнув, влетело в окно спальни. Как раз в тот момент когда старый муж уговаривал молодую жену исполнить священный супружеский долг. Приперло старого! Выбив раму, колесо развалило дрессуар и сделав круг по комнате, сея хаос и разрушения, упало у ног старика. С перепугу тот и окочурился. Теперь его вдова второй день гуляла в цыганском таборе.
Что и меня приглашает? спросил я у капитана. За что удостоился осуждающего взгляда.
Мессир Туррен лежит один в покойницкой.
А что ему остается делать? Предложите ему сгонять за женой. Или пригласите кого-нибудь за ним присмотреть.
Мы не можем пригласить постороннего.
Это почему?
Из сбивчивого рассказа капитана я уяснил, мессир Туррен помер когда придерживал (или демонстрировал) свое мужское естество. Т. е. в данный момент лежит, держась за посинелый хер рукой.
Делать вскрытия не мое поприще, я постучал пальцем по дереву. То же самое когда-то говорил о педагогике. Но пообещал. А вот с вдовой разберусь.
Моя улыбка вызвала у капитана еще большее осуждение.