Поводок для пилигрима

Город опрятен и обустроен. Мусора нет, бомжей нет, надписи на заборах забелены, по улицам ненавязчиво дефилируют трезвые алебардисты, на каждом углу околоточный с полосатым посохом. Прежде чем двигаться, я инстинктивно осмотрелся по сторонам, нет ли пешеходного перехода или знака, Осторожно дети". Помнится мой благодетель и работодатель рекомендовал не расслабляться. Оно и понятно в кругу законоблюстителей варежку лучше не разевать, поставят на бабло как Коза Ностра Америку.

На ратушной площади большущий фонтан. Десятки струй замысловато сплетались и расплетались, обдавая прохожих прохладой и легкими брызгами. Ребятишки, кто посмелей, беззаботно плескались в огромной чаше воды. Сама ратуша верх изящества. Стройные колонны, стрельчатые окна, широкие ступени к порталу входа. У дверей гвардейцы словно вылитые по одной модели. Бравые, усатые, рослые молодцы.

Рядом с ратушей театр. На стенах следы свежей штукатурки, над входом скульптурная композиция — Лаокоону два его сынка делают эндоскопию прямой кишки пожарным шлангом. Полуголый мим кривляется, заманивая публику на представление, тут же глашатай на случай если кто не бельмеса не поймет из пантомимы.

— Уважаемая публика милости просим в театр Кьярри. Только сегодня на сцене величайшая трагедия Тит и Морна, гениального Самуэля. Только одно представление. Вы увидите бесподобную Марианну в роли Морны и неподражаемого Хегоца в роли Тита.

Публика прохладно реагировала на призывы.

— Вот объяви он, вход только для достигших совершеннолетия и эмоционально выдержанным, народище бы ломился, — прокомментировал я призыв, отвлекая барда от размышлений. Юноша совсем скис.

— Искусство ценно и без придумок дурацких зазывал, — ответил Амадеус. Бард и в пору жизненных невзгод был горой за культуру.

— Конечно ценно. Но в театр уродов идут с большим желанием, чем на спектакли с участием хороших актеров. И знаешь почему? Пожрав хлебца от пуза, охота зрелища, а не искусства.

К театру пристроен городской архив, он же одновременно библиотека. Разумно. Если полыхнет, средоточия мудрого, доброго, вечного, сгорят одним костром. Меньше потом возни и головных болей.

— Театр есть, библиотека есть, восхитился я. Не хватает малого. Лобного места.

Лобное место нашлось выше по улице. Все культурно. Плаха задрапирована в красный сафьян, перекладина навощена, помост помыт, стульчик под ноги лакирован, веревка не конопляная, а льняная.

— Супер! Еще наверное и намылена? восхитился я организацией воздаяния по делам и трудам неправедным.

А что это? спросил Амадеус.

На краю помоста столбик не выше метра. В столбик воткнут тесак. Как я понял, укорачивать карманникам шаловливые пальчики. Но сказал я барду другое.

Прелюбодеев наказывают.

Каким обр…, начал Амадеус и запнулся. Кающийся бард добровольно зачислил себя в когорту нарушителей морали, достойных самых суровых кар.

Разметка на плацу, перед казармами, выложена цветными камнями. Возможно внутри здание древнее. Снаружи красный кирпич, проемы, галерея на третьем этаже и черепичная крыша, частью новая, частью старая.

К плацу, граница обозначена акациями, примыкал квартал зажиточных горожан. Ограды, розарии, крылечки, скульптуры дев и отроков. Все говорило о состоятельности обитателей. Дальше торговая слобода. Вывески солидные, на кованных петлях, с резьбой по дереву. Кое-где мелькала позолота. В окнах, на прилавках, под навесами на витринах, на лотках, выложены товары.

— Безделицу на память не хочешь? спрашиваю барда.

— Нет.

— Подарок? подсказываю Амадеусу.

— Кому? вздохнул разнесчастный слагатель виршей.

— Тебе решать кому. Флори или Соль или обеим сразу, — рассмеялся я, толкая барда. — Брось нюни распускать! Все пройдет как с белых яблонь дым*…

Уши у барда сделали стойку как у хорошей собаки.

— Что вы сказали?

— А что такое? — прикусил я язык.

— Про яблони, напомнил Амадеус.

— Про яблони? не могу вспомнить я и сокрушенно качаю головой.

Рука барда нырнула за пазуху и он тут же принялся записывать.

Мы проехали до соборной площади. Махину отгрохали будь здоров! Шпили, что иглы, крыши и витражи золочены! На звоннице огромный колоколище, тут же звонница поменьше, на ней колокольцев, что опят на пне.

Любые грехи замолишь! восхитился я, а малинового звону не меньше чем на всю губернию!

У меня шея занемела держать голову задравши, затекли лицевые мышцы придерживать челюсть, что бы не отпала от удивления.

Проехали вдоль ограды. Заборчик тоже не кривыми руками делали. Объемная ковка: цветочки, кружочки, петельки, арабески чудо!

Старое кладбище открылось в прорехи кленов и сирени. Судя по плотности надгробий чинного люду в землице покоилось не мало. Все камни древние, скромные. Это сейчас сверху такого нагородят, не последние пристанище, а, Казино Рояль".

В будний день к попам нагрянем, пообещал я барду, то же с интересом разглядывавшего храм.

А пустят? усомнился Амадеус.

Скажем разыскиваем могилу моего прадеда Зигфрида**.

Какого Зигфрида?

Того что Брунхильда отравила, а Кримхильда оплакала.

А…

Потом, не дал я вякнуть барду.