Поворот на Салем (СИ)

Не хочет стоять здесь, один в темноте. В ржавом гробу с гостеприимно приоткрытой

(для какой-нибудь лесной нечисти)

дверью. Боясь и того, что не услышит — и того, что может услышать.

Не хочет — но уже набирает номер, мимолетно удивляясь тому, что все еще помнит его наизусть.

Пронзительный длинный гудок бьет прямо в ухо, и Дэвид, поморщившись, отодвигает трубку подальше.

Еще раз.

Какой… мерзкий писк. И какие долгие паузы между гудками. Ладно, подождем до шести.

Три.

Ну же, мама! Если ты жива, ответь!

Четыре.

А может быть, лежит сейчас в ванной со сломанной ногой… или из последних сил пытается доползти до трезвонящего в спальне телефона…

Пять.

Или все-таки рехнулась. Вышла из дома в одном халате и сейчас бродит где-нибудь под дождем. Хотя нет, наверное, ее бы заметили соседи…

Шесть.

Или в дом забрался в поисках поживы какой-нибудь наркоман с ножом. Салем городок тихий, обычно в нем такого не случается — но ведь все когда-нибудь происходит в первый раз…

Семь.

Нет, не подходит — и не подойдет. Донна-Лу мертва, уже окоченела. Остановившиеся глаза ее устремлены в потолок, и нет рядом сына, который их закроет. Он знает это — знает так же непреложно, как то, что эта телефонная будка стояла здесь еще до его рождения. Его мать умерла, он освободился; в тоскливой бессмысленной истории поставлена точка…

На том конце провода снимают трубку.

Тишина — лишь шорох и потрескивание сливаются с шумом дождя за стеной.

- М-мама? - неуверенно окликает он.

Долгое молчание. Затем:

- Дэ-эви! - интонация странная, полувопросительная, словно Донна-Лу сама не уверена в имени сына.

- Мама! - выдыхает он, вдруг обнаружив, что уже довольно долго задерживал дыхание. От облегчения у него едва не подкашиваются ноги. - Куда ты пропала? Почему не подходила к телефону? Я… -

Он вовремя обрывает себя. Ни к чему матери знать, как он о ней беспокоился. Донна-Лу не из тех людей, которым можно показывать слабость. Вцепится — потом не оторвешь.

Снова пауза — такая, словно сигнал идет из космоса. Потом:

- Занята была. А что?

Голос ее «плывет», как у пьяной; то ли искажен помехами, то ли… И есть в нем еще что-то очень странное, но Дэвид пока не может сообразить, что.

- Боже мой, мама! - он повышает голос, пытаясь привычным раздражением заглушить нарастающую тревогу. - Ты позвонила сегодня, сказала, у тебя что-то случилось, попросила срочно приехать. Потом не отвечала на звонки. Я бросил все и помчался к тебе, как… Что там у тебя происходит, черт возьми?

- Так ты волновался обо мне, Дэ-эви? Как ми-ило с твоей стороны! - Все с той же странной интонацией, полу-нежно, полу-насмешливо растягивая слова.

“Да она издевается надо мной!” - думает он со злостью. Это первая мысль. А вторая: точно, как пьяная. Но Донна-Лу почти не пьет. Что с ней? Наглоталась таблеток? Или, может быть, микроинсульт?

- Не бойся, - говорит она, и голос ее в трубке, среди щелчков и потрескиваний, напоминает об осенних листьях, шуршащих под ногами. - Нечего бояться, Дэ-эви. Теперь все хорошо. Я наконец…

Последнее слово съедают помехи. Что она сказала? «Здорова»? Нет, как-то иначе.

- Мама! Скажи только одно: мне ехать в Салем или нет? Я тебе нужен?

В трубке шелестит смешок.

- Конечно, нет, милый! Почему ты никогда меня не слушаешь? Я же сказала: я наконец свободна.

Дэвид хватается за ржавую раму, чтобы не упасть; в голове у него вдруг становится пусто и звонко, к горлу подкатывает тошнота. Он понял, что не так с ее голосом. Исчезло старческое дребезжание и хныканье; голос Донны-Лу мелодичен и певуч, как тридцать лет назад.

- Разумеется, ты мне не нужен, - продолжает она, - но я рада буду тебя видеть. Приезжай, я и тебе покажу, как быть свободным. Приезжай, Дэви. Я выйду тебя встречать.

Голова кружится все сильнее: он прикрывает глаза, упирается лбом в телефонный аппарат…

И — выпрямляется, словно от толчка, недоуменно моргает, глядя на дорогу, залитую светом фар, и «дворники», елозящие по сухому переднему стеклу.

Что за черт!

Он в “шевроле”. На обочине разбитой четырехколейки — значит, поворот на Салем остался позади. У правого локтя заунывно мурлыкает радио; еще правее часы показывают 23:37.

Неужели заснул за рулем? Первый раз с ним такое. Слава богу, хотя бы сообразил в полусне съехать на обочину и остановиться!

А как же… телефон? И разговор с матерью? Выходит, все это ему приснилось? Или он все-таки выходил из машины, был в телефонной будке…

Стоп! Дэвид трясет головой и энергично промаргивается. Он сотню раз ездил по этой дороге в Салем и обратно — и точно помнит, что никакого телефона-автомата на перекрестке НЕТ!

Конечно, нет. Да и откуда ему там взяться, в лесу глухом? Ни мотеля, ни кафешки, ни заправки, ни даже общественного туалета — кому пришло бы в голову ставить там телефон?

Разумеется, нет и никогда не было. И все же допотопная будка по-прежнему стоит перед глазами: кажется, стоит сомкнуть и опять разомкнуть веки — и он снова окажется там, среди влажных шорохов ночного леса, и по крыше будет шуршать дождь, и мать — или не мать? - с удивительно молодым голосом, говорящая что-то непонятное о свободе…