Поворот оверштаг

— Герр корветтен-капитан, — говорит наш партайгеноссе, — я должен буду доложить, что экипаж погиб за фюрера и рейх. Вы ведь не хотите, чтобы ваших родных, как изменников…

Я молча отбираю у него блокнот. И перед тем как швырнуть за борт, открываю на первой попавшейся странице. «По команде „срочное погружение“ производятся действия…», «Экипаж субмарины делится на два дивизиона: технический (дизелисты, мотористы, радисты, торпедисты) и морской (рулевые, сигнальщики, артиллеристы, боцманская команда)». Вместо ожидаемых доносов… Так ты ни черта не смыслил в морском деле? И всего лишь обучался, весь экипаж в страхе держа? При этом имел право отменять мои приказы? Меня, кавалера Рыцарского креста, водил за нос штафирка?!

Нет, я не пристрелю эту тварь. И даже не дам ему в морду. Потому что как без него мне объясняться с гестапо?

Я, корветтен-капитан, кавалер Рыцарского креста и Железных крестов обоих классов. Моя жизнь для Германии более ценна, чем жизни всего экипажа, вместе взятого. Мои знания и опыт (семь достоверно потопленных) будут невосполнимой потерей. Ну а лодку и тех, кто внизу, все равно не спасти. Значит, разумно будет, если одно из мест в шлюпке достанется мне. А партайгеноссе авторитетно подтвердит, что лодка уже затонула, когда мы спаслись.

Как раз четверо на весла — двое уцелевших сигнальщиков, двое артиллеристов. Прыгаем в шлюпку и спешим скорее отгрести. Последний раз оглядываюсь на нашу U-435 — пустые палуба и мостик, развернутая пушка с задранным стволом, дым и пламя над дизельным отсеком — выглядит как покинутая командой, если не знать, что внизу на боевых постах остались тридцать пять человек. Но в большинстве это всего лишь матросы и унтер-офицеры, которых можно обучить за три-четыре месяца, а сколько времени потребовалось бы подготовить такого, как я? Черт возьми, а вдруг лодка не затонет и как-то сумеет спастись вместе с экипажем, если русские сейчас не будут ее добивать? Стоп, дальше не грести — если так, то успеем еще назад!

Нет, русские снова стреляют. Сразу два попадания — представляю, что творится внутри! Еще одно… И бедная U-435 наконец скрывается под водой навсегда.

Надо поискать какую-нибудь белую тряпку. Если русские захотят нас подобрать, чтобы не расстреляли сгоряча. Нет, они явно уходят. И «хейнкель» летит в нашу сторону. Один? А второй все же сбили? И это удачно получилось, что летчики не видели, как тонула U-435.

Ящик с аварийным запасом сюда! Ракетницу! Вот так… Сядет на воду нас подобрать или пришлет помощь с берега?

Садится. А русские уходят. Через пару часов будем дома. Надо срочно обговорить, что скажем на допросе. Лодка затонула, мы последние, кто остались живы, успели с палубы в воду… Как шлюпку объяснить, когда и зачем мы успели ее извлечь?

Сел, здорово промахнувшись. Неуклюже разворачивается, рулит к нам. Видим наведенные на нас пулеметы, орем — мы свои, экипаж U-435! Поверили, дозволяют нам подгрести, даже помогают забраться. Моторы ревут, самолет начинает разгоняться — и тут будто что-то с силой бьет снизу, слышен треск, «хейнкель» подбрасывает, и он тут же падает обратно, втыкаясь в воду носом и правым крылом, правый мотор рубит винтом по воде и захлебывается, левый же ревет и раскручивает нас штопором, мы сейчас так и уйдем под воду! Кто-то визжит, как поросенок. Наш партайгеноссе? Я тоже кричу что-то. О Боже, если Ты есть, я присягал отдать жизнь за рейх, но не готов, не хочу этого прямо сейчас!

Левый мотор наконец замолкает. Самолет остается на поверхности. Плавает скособочась, потому что правый поплавок подломился, конец крыла — в воде. Воет партайгеноссе, с размаху влепившись рожей о борт. Одному из артиллеристов повезло меньше: он разбил голову и лежит без сознания, у одного из сигнальщиков сломана рука. Взлететь мы не можем, сколько так продержимся, неизвестно, и в завершение летчики обнаруживают, что рация повреждена. Вы хоть сообщили, что обнаружили русских, ведете бой в этом районе? Нет, герр корветтен-капитан, нам не удалось этого сделать из-за непонятных радиопомех. Шлюпка у вас на борту есть? Так точно, но лишь на экипаж самолета. Я вылезаю наверх, оглядываюсь. Нашей шлюпки нигде не видно.

Господи, если Ты есть, спаси хоть Ты наши души! А если Тебя нет… Парабеллум при мне. Нет, сам я на тот свет не собираюсь, буду драться до конца. Например, прежде отправить туда лишних — кому не хватит мест в самолетной шлюпке…

Авиабаза Хебуктен.