Поворот рек истории

«…Это не Христофор. Точно не Христофор. Либо я не изучал Аристотелеву логику софистов и тайные наставления для розыскных ярыг логофета дрома, либо это не Христофор. Как говорят, латинянин из латинян, заскорузлый, чуть ли не молящийся на своего папу римского… То есть тот самый человек, которому любезен будет срам Московской империи ромеев, да… Конечно же, qui prodest… И все же: когда двенадцать человек морской службы как один говорят, что их возлюбленный начальник всю ночь провел на галеоне «Пинта», пробуя с подчиненными ту кислятину, которую они здесь называют вином, – лозу сюда завезли недавно, и настоящего вина, как, например, эллинский дар с острова Кипр, тут существовать не может, – значит, скорее всего, он и впрямь травился кислятиной, пока некто увечил мою бедную голову… И, следовательно, к похищению непричастен.

Путем исключения мы оставляем на подозрении всего два имени: Рамон и Гаврас, против которого, заметим, прямых улик нет.

Рамон… Тоже латинянин. Тоже не из прямых орудий Господа нашего. Нравом – истинный Минотавр. Вспыльчив, дерзок, угрюм и свиреп. Простоват, не его ума дело… Но со зла всякое мог учинить.

Значит, Рамон.

Так?

Нет, не так.

Все-таки на десятую, или даже менее того, долю это еще может быть Христофор.

Во-первых, потому, что поручились за него лишь те, кто состоит на службе в хозяйстве друнгария. Во-вторых, только латиняне. Из наших, ортодоксов, – ни один.

Эрго, чтобы до конца исключить генуэзца, требуется тринадцатый свидетель, ортодокс.

Но вероятнее всех именно Рамон, и никто другой. Ибо логика всегда и неизменно приводит нас к сути вещей».

24

«Ты такая красавица, милая моя! Мне тебя даже немного жаль. Впрочем, тут ничего не изменишь. Тебе придется немного поработать… ради вящей славы Господней».

25

«Как же ты хороша, дева таинская! Кожа шелковая, власы – волна морская, глаза – плоть ночи непроглядной. Запах твой – ладан и мирра, шея твоя – башня Давидова, и вся ты яко из Песни песней вышла.

Господи, сохрани раба Твоего, шесть лет как женатого, от соблазна!

Кабы, дева, уста твои не двигались, кабы только губы твои горьких слов не роняли, цены бы тебе не было…»

Толмач ровным гласом рассказывает тебе то, что ты и сам ведаешь, поскольку речь тайно давным-давно тебе знакома. Он нужен тебе… так, на всякий случай. Ради утлой надежды, что ты, может быть, все-таки ошибся и не все верно понял.

Ты вслушиваешься и скоро с надеждою расстаешься. Ибо тебе говорят: «Брал меня… не единожды… без закона, но по взаимной склонности… деньги все растерял… одолжал всем… приказал готовиться… далеко поплывем… далеко-далеко… никто не достанет… одни жить будем близ родни твоей, что на большой земле… вещь одну возьму и продам… у приезжего… Абогавкина именем… Любимый мой…»

Ты велишь: «Еще раз – имя!»

Тебе отвечают.

«Громче! Еще раз – имя!»

Тебе отвечают.

«Имя!»

Никакой ошибки.

Позвать владыку!

Владыка говорит тебе: «Этого не может быть!» – и ты рад бы ему поверить, но ты обязан блюсти долг правителя, а потому отвечаешь ему: «Но без суда и следствия, как ни крути, не обойтись».

Позвать грека, ученого патрикия и редкого болтуна! Может, он уже сам докопался до сути… Не зря же за ум государем жалован.

Грек говорит тебе: «Все может быть…» Ты злишься и без особого вежества отвечаешь ему: «Тогда поторопись со своим расследованием!»

А затем ты вершишь то, что обязан. То, что мерзко душе твоей…

«Турмарха взять под стражу и привести ко мне сей же час».

26

На этот раз неприметный человек ждал Апокавка на горушке, отстоявшей на версту от столицы фемы. Лысобокая горушка венчана была рощицей с каменным поклонным крестом.

Очень удобно для двух людей, желающих побеседовать без свидетелей: один из них ждет с полудня другого, но успеет незаметно покинуть рощицу, если ко кресту начнет подниматься чужак; обоих закрывают от постороннего глаза деревья и кусты.

– Друнгарий? – начал Апокавк без предисловий.

Хонсарий вздохнул:

– К нему трудно подобраться. На корабле множество людей, одетых лучше, чем прочие. Им явно доплачивают за верность, и они приглядывают за всеми остальными, не давая им сунуть нос в серьезные дела. Однако две важные вещи выяснить удалось.

– Очень на это надеюсь.

– Во-первых, «Пинта» готова к отплытию в любой день и час. Для чего – никому не ведомо, а просто так обсуждать приказания друнгария там не принято.

– Из чего это видно?

– Изо всего. Моряцкие навыки мне внятны. И они – как раскрытая книга.

– Хорошо. Далее.

– Во-вторых, с простыми моряками друнгарий ни при каких обстоятельствах не стал бы пить. У него на галеоне – отдельный повар, обслуживающий лично Христофора, его самых лучших гостей и более никого. В особом сундуке хранятся весьма ценные вина – тоже для одного-единственного ценителя. Пища и вино друнгария никогда, ни при каких обстоятельствах не смешиваются с едой и пойлом его подчиненных.

– Достаточно. Следствие закончено.

– Не совсем, мой господин. Приблизительно через седьмицу из Воскресенского порта в Ла-Корунью уйдет большой торговый корабль. На нем собирается отплыть аколуф с женой. Уже договорились с капитаном Гримальди.