Поворот рек истории

Она бежала по Невскому, который менялся от дома к дому. То безлюдье, то вдруг кричащая толпа выбегала из какого-нибудь переулка. Еще пару раз стреляла корабельная пушка. Недалеко от Средней Подьяческой Алевтина услышала глухие равномерные удары. Два мужика с топорами крушили дверь лавки того самого ростовщика. Из-за двери слышались возмущенные вопли. Подъехали казаки и начали с интересом наблюдать за происходящим. Девушка прибавила ходу, и вот он – знакомый двор! Трезор увидел хозяйку и заплясал на цепи, повизгивая от счастья.

…В доме Варвары Степановны ничего не изменилось. Все так же лежали на диване разноцветные клубки, все так же лениво взирал на них Котофей Патрикеич. Госпожа Перовская всплеснула руками:

– Алечка, вас выпустили? А Сонечка?..

– Она у себя. А как Грегуар?

– Гришенька? Да спит уже, наверное. Но ты сходи, сходи к нему.

Он лежал в кроватке, шепча что-то игрушечному медведю. Заметил, ее, замолчал, внимательно всматриваясь.

– Я же тебе говорил, к нам скоро мама придет, – серьезно и важно объяснил он своему плюшевому другу. – Мама, спасибо тебе, ты такого хорошего медведя подарила, но… но все-таки…

– Что «все-таки»? – спросила она, улыбаясь.

– Ты все-таки лучше медведя, вот что.

Она присела на краешек кроватки и почувствовала, что вся обида на Пьера куда-то делась. Надо же: из-за какой-то глупости она чуть было не оставила своего малыша одного. Показалось даже, что батюшка и царь Александр грозят ей пальцем с неба, но не сердито, а так, для порядку.

* * *

Шел август 1893 года. На Сенной площади надрывался мальчонка-газетчик:

– Спешите узнать! Народ поднимает землю, данную императором! Бродяжничество, наконец, искоренено! Свежие новости! Русская армия взяла реванш на Босфоре! Русские идут войной на Японию! Столица теперь Москва, там строят храм святых покровителей Руси!

Варвара Степановна, повиснув на Алевтининой руке, подслеповато щурилась и прислушивалась:

– Эх, не дожила Сонечка! Она бы порадовалась этим переменам.

– Может быть, – уклончиво ответила Алевтина, – как теперь узнать…

– И как с отцом ее мы помирились, жаль, не увидела, – продолжала горевать Варвара Степановна.

– Не переживайте, она все видит с небес.

Алевтина бережно вела матушку Софьи домой. Ей не хотелось расстраивать старушку. За эти годы она полюбила ее, как родную мать.

Варвара Степановна ничего не знала о страшном разочаровании своей дочери. Лев Николаевич Перовский, ее отец, был одним из тайных вдохновителей партии, приведшей на трон князя Щербатова. Софья даже считала, что именно он организовал кровавую резню с убийством несчастной, так и не коронованной Ольги Второй. Ей досталась незавидная роль – подготовить своей смертью восшествие на престол императора Василия.

Алевтина так и не научилась разбираться в политике, но ей хватило ума понять, что власть пришла вовсе не та, о какой мечтала Софья. Как говорила сама Желябова, «не крестьяне получили землю, а земля получила крестьян».

Во всех городах нелегальных рабочих разыскивали и отправляли пахать целину. По бумагам они оставались свободными людьми, но на деле не могли сменить занятие, а царские чиновники время от времени перебрасывали их из края в край. Всеобщей стала воинская повинность, а попытки уклонения карались смертью. Но больше всего огорчал Софью вопрос веры. Вроде бы победили раскольники, но не те. Когда она узнала, что в Казанском соборе освятили икону Перуна, то разрыдалась, целый час ее не могли утешить. А ведь раньше всем казалось, что она вообще не умеет плакать.

И когда их с Алевтиной назвали героями и назначили солидное содержание, она возмутилась и, вероятно, наделала бы скандалу, если б смогла встать и дойти хоть куда-нибудь.

А Андрей Иванович… возможно, он просто устал быть хорошим мужем. Он и ходил за лекарствами, и звал докторов, но все же избегал сидеть у постели умирающей жены. А когда ее не стало, на другой же день сделал предложение Алевтине. Та отказалась наотрез и не сказала об этом ни одной живой душе.

Делали ей предложения и другие, даже один солидный граф-вдовец. Она отказывала всем, самозабвенно занимаясь здоровьем Варвары Степановны и образованием сына Григория. Звать его на французский манер было теперь запрещено законом. Как и учить французскому языку. Но он увлекся медициной, которая нужна при любой власти, и Алевтина радовалась этому.

Когда Григорию Задонскому исполнилось восемнадцать, он сильно изменился. Стал постоянно пропадать где-то, а на вопросы все больше отмалчивался. «Влюбился», – говорила Варвара Степановна мечтательно. Алевтина молча вздыхала.

Однажды на рынке у Сенной она встретила сына, а он не заметил ее в толпе. Зато Алевтина ясно увидела, как он выронил листок, на котором было напечатано: «Мы хотим законного православного царя, а не язычника-ирода, уничтожающего свой народ».

Сердце ее будто остановилось на секунду. Забыв, что хотела купить, она поспешила домой, раздумывая, как завести неприятный и опасный, но необходимый разговор.

Дождавшись сына, который, как обычно, вернулся за полночь, Алевтина принесла ему еды и сказала, будто невзначай: