Повседневная жизнь Древней Руси

К началу переговоров русы уже вернули себе восточную Болгарию. «Сфендослав, — по рассказу Льва Диакона, — очень гордился своими победами над мисянами (болгарами); он уже прочно овладел их страной и весь проникся варварской наглостью и спесью. Объятых ужасом испуганных мисян он умерщвлял с врожденной жестокостью. Говорят, что, с бою взяв Филиппополь (Пловдив), он со свойственной ему бесчеловечной свирепостью посадил на кол двадцать тысяч оставшихся в городе жителей и тем самым смирил и [обуздал] всякое сопротивление и обеспечил покорность». Город на границе с империей действительно был разграблен, а проимперские силы болгар истреблены. Это подтверждают ромейский хронист Иоанн Скилица (писавший в конце XI — начале XII века, как раз между составлением Начального свода и «Повести временных лет») и другие авторы.

По рассказу Льва Диакона, Святослав «ромейским послам ответил надменно и дерзко: "Я уйду из этой богатой страны не раньше, чем получу большую денежную дань и выкуп за все захваченные мною в ходе войны города и за всех пленных. Если же ромеи не захотят заплатить то, что я требую, пусть тотчас же покинут Европу, на которую они не имеют права, и убираются в Азию, а иначе пусть и не надеются на заключение мира с тавро скифами"». Ответ этот соответствовал чаяниям императора по сути и мог расходиться с ними только в размере выкупа.

«Император Иоанн, получив такой ответ от скифа, снова отправил к нему послов, поручив им передать» свое стремление сохранить мир и «дружеское» требование «тотчас же, без промедления и отговорок, покинуть страну, которая вам отнюдь не принадлежит. Знайте, что если вы не последуете сему доброму совету, — продолжал император, — то не мы, а вы окажетесь нарушителями заключенного в давние времена мира». Вместо предложения выкупа Цимисхий зачем-то вспомнил о поражении отца Святослава от греческого флота и о его жалкой гибели, прибавив к оскорблению угрозу: «И ты не вернешься в свое отечество, если вынудишь ромейскую силу выступить против тебя. Ты найдешь погибель здесь со всем своим войском, и ни один факелоносец не прибудет в Скифию, чтобы возвестить о постигшей вас страшной участи».

Угроза уничтожить дружинников до единого означала конец переговоров. Это был неразумный шаг вспыльчивого императора, от которого Святослав требовал всего лишь заплатить русам за уход с Дуная. Скорее всего, Цимисхия донельзя огорчили их успехи в новом завоевании Болгарии, связанные с опасениями, что «мисяне» и «тавроскифы» объединятся против империи. Это в итоге и произошло.

«И пошел Святослав на греков», — констатирует Древнейшее сказание. «Это послание рассердило Сфендослава, — рассказывает Лев Диакон, — и он, охваченный варварским бешенством и безумием, послал такой ответ: "Я не вижу никакой необходимости для императора ромеев спешить к нам; пусть он не изнуряет свои силы на путешествие в сию страну — мы сами разобьем вскоре свои шатры у ворот Византия (Константинополя. — А.Б.) и возведем вокруг города крепкие заслоны, а если он выйдет к нам, если решится противостоять такой беде, мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами"». Возможно, ромейский автор имел в виду, что Святослав презирал войска имперских окрутов-фем, набранные из военнообязанных крестьян-стратиотов (в том числе славян). Но если в основе рассказа Льва лежало реальное послание Святослава, оно показывало лишь обоснованное чувство превосходства профессиональных воинов дружины над всеми остальными мужами.